Сергей Гобец - Из жизни, о жизни… Рассказы

Тяжела жизнь в сельской глуши! Долгими зимними вечерами лезут в голову мысли о несбывшихся мечтах, о потерянном задарма времени, что было потрачено на таёжную, лесную жизнь, о полковом командире, что предлагал много лет назад, по окончании срочной службы остаться на сверхсрочную, а то и воспользовавшись направлением испытать судьбу в качестве абитуриента военного училища. Ан нет, не смог бросить родных сердцу краёв и, махнув на радужные перспективы, вернулся к милым сердцу лесам и перелескам, стариковым могилам на деревенском погосте, да соседской девчонке, что ждала его долгих два года. Так заведено было не им, а ещё до него, его многочисленными предками, что родиться, расти и мужать, защищать, а после возвращаться и, прожив отведённый срок, находить покой можно лишь в этой, родовой, исконно вольной, сибирской земле. Не было для них других, пригодных для житья, краёв. По всей округе жила вся многочисленная родня, жила и ломала жизненные неурядицы сообща, коллективом, что тебе дом поставить, что поля убрать, что свадьбу справить и отгулять, да после присмотр вести за молодыми, новоявленными супругами. Жили дружно, по соседству ставили усадьбы, да и на погостах лежали «улицами», во всём чувствовалось крепкое родственное единение и в земной, и в иной, неведомой жизни.

Много уж лет да зим пролетело с тех дней, что вернули его в линялой гимнастёрочке на родную, присыпанную пылью по щиколотку улицу, на милый сердцу порог отчего дома-пятистенка. Поредел за те годы и поседел волос на некогда буйной шевелюре, народились, выросли и упорхнули из родительского гнезда дети. Старший, подобно всем мужикам, отслужил в солдатах, а после службы, послушав отца и окончив училище, уж командовал заставой на границе с Китаем. Дочери после института врачевали в областном центре, а младший сын сразу поступал в авиационное училище, отучился и ворочал теперь шаг-газ боевого вертолёта по всем горячим точкам некогда единого и великого Советского Союза. А они с бабкой отработав своё в совхозе да лесничестве, получали пенсии да доживали век там, где и начинали учиться делать первые шаги по скобленным половицам да ромашковым полянам их некогда ребячьи и не ноющие долгими зимними ночами ноги. Вот и лезли в голову мысли о том, что правильно ли поступил послушав своё сердце, может стоило наступить ногой на обычай, да и попытаться строить жизнь так, как стало заведено по нынешним временам, без оглядки на прошлое и отбросив все условности, весь опыт нажитый отцами да дедами. И сколько уж он не думал бессонных ночей на эту вечную тему, а только решения не находил и легче, спокойней на душе не становилось. Вот и сейчас, во втором часу ночи, сидел он на лавке подле русской печи и, приоткрыв вьюшку с дверцей, покряхтывал да пускал сигаретный дым в печную топку. Сон не шёл, в избе было душно от вытопленных на ночь печей, журнал «Охота» в очередной, не ведомо какой раз, дочитан до последней «корки». Побаливала спина, ныла застуженная прошлым годом после купания в полынье нога, и пела свою заунывную песню в неплотно закрытой трубе вьюга.

«Толи пойти да снарядить патроны картечью и прогуляться с утречка по распадку на лыжах? Не зря народ поговаривает, что объявился в наших краях, благодаря удачной охоте на волчицу, волк-одиночка, будто, судя по оставляемым следам, размеру он не малого и, не приведи господь, начнёт по весне скот резать да пакостить в округе?» – подумалось может от безделья, навеянного бессонницей, может от не остывающего с годами охотничьего азарта.

«А чего бы и не спытать судьбу!» – ответил сам своей внезапно проснувшейся мысли. Крякнул резко поднявшись, накинул телогрейку и вышел в сенцы за заветным сундучком, где хранил всё необходимое для снаряжения охотничьего боеприпаса имущество.

Занеся в дом «арсенал» дождался, пока всё согреется и обсохнет и начал сковыривать провористо пыжи, да ссыпать в мешочек приготовленную на зайца дробь, взамен пакуя гильзы крупной картечью да несколько штук снарядил жаканом. Набрал на патронташ, вытащил из сейфа ружьё и принялся чистить стволы и механизм, хотя и так все блестело и было на сто рядов смазано и протерто ружейным маслом не давеча, как вчера-позавчера, но ритуал есть ритуал, и оружие перед боем и охотой требует дополнительного ухода.

За хлопотами ночь растаяла, и раннее зимнее утро он встречал уже в первых берёзах, утюжа снег широкими охотничьими лыжами, сбивая плечом иней с висячих чуть ли не до самой земли ветвей деревьев. Бабка, проснувшись, долго ворчала и ни в какую не собиралась отпускать «искать приключения на старую задницу», (как она выразилась), но, уступив уговорам, засуетилась, спекла капустный пирог, сварила яичек, отрезала сала, и хорошенько укутав нехитрый харч в толстое махровое полотенце, уложила свёрток в охотничий рюкзак вместе со всем необходимым для выживания в зимнем лесу припасом.

Часа за два, отмахав с десяток вёрст по уплотнённому вьюгой снегу, он выкатился к речке, куда любил ходить в летнее время лавливать леща на рыбный пирог. Знатные получались с того пироги! Любой гость ел, да нахваливал их совместное с бабкой кулинарное творчество. Но сейчас время было зимнее, и лещи дожидались своего часа на дне омутов, встречающихся вдоль русла этой, на первый взгляд, незавидной речушки. Тут же у самого берега он и увидел след того, за кем снарядился в дальнюю дорогу столь нежданно-негаданно. Ошибки быть не могло, это был он, тот самый волк, следы которого стали попадаться последнее время местным мужикам, живущим с «охотничьей тропы». След был крупным и глубоким, а шаг широким, что говорило о небывалых размерах и изрядном весе зверя. Сердце радостно забилось – не зря время потратил, вот она, удача, сама в руки идёт! Наскоро осмотрев, «обнюхав» и прощупав отпечатки, пришёл к выводу, что они ещё «горячие», и зверь не далее, как полчаса тому наблюдал те же пейзажи, что имеет честь лицезреть он в эту самую минуту. Довольно хлопнув себя по боку рукавицей, он достал ружьё из-за спины, переломил, загнал в получоковый ствол жакановый патрон, в другой картечный. Накинув ремень на шею, завёл приклад под правую руку и пустился вдоль следа, намереваясь разгадать куда направляется и по какой надобности матёрый.

А с неба ворону было видно, как отделилась от лежащей поодаль деревеньки чёрная точка спешащего на перерез волку охотника, как постепенно всё ближе и ближе сходились их пути. То, как перед самым появлением у выхода на реку из леса, просеменил по этому месту матёрый и ушёл за поворот реки и скрылся за лежащим на противоположном берегу лесом. Как вышел на след охотник и стал что-то изучать на снегу, затем снял со спины ружьё. О, эта штуковина была хорошо знакома птице. За её долгую жизнь в пределах охотничьих угодий человека не один раз приходилось наблюдать, чем заканчивается жизнь того, кто оказывался слишком близок к огню, что вырывается непонятным образом из этого предмета. И не раз доставалась без особого труда добыча ему, когда человек искал и не мог найти свою сбитую жертву. Он хорошо помнил разорванные птичьи и звериные тела, всё то, что оставалось от некогда живых и здоровых, но ставших мёртвыми после встречи с оружием лесных жителей. Ему было известно и то, что в него человек стрелять не будет, что не он представляет интерес для охотника, но, тем не менее, поднялся ещё выше, на не досягаемую для оружия высоту. Так просто поднялся, на всякий непредвиденный случай. Слишком долго жил ворон на белом свете и слишком мудр он стал за эти прожитые годы.