Сергей и Дина Волсини - Алина

На первый взгляд Лия была как будто похожа на испанку. И не только из-за черных волос и черных глаз, весь ее облик был какой-то иностранный, европейский: на лице ни грамма косметики, на руках никакого маникюра, коротко подстриженные волосы небрежно завиваются на концах и то и дело падают на глаза. Но приглядевшись внимательнее, в ней можно было уловить черты вовсе не европейские – слишком вытянутая форма головы, слегка выдающаяся вперед челюсть, заметные скулы, – и я подумал, что в ней, в отличие от Алины, проявилась кровь их не то мордовской, не то карельской прабабки.

Если бы я не знал от Алины, сколько ей лет, то едва ли определил бы ее возраст. Ей могло быть как тридцать пять, так и все сорок пять, на лице ее не угадывалось слишком очевидных следов возраста, во всяком случае, мне, мужчине, их не было видно, и в то же время чувствовалось, что это было лицо зрелой женщины. Главным его достоинством была, несомненно, улыбка: в ней открывались мелкие округлые горошины белоснежных зубов, сверкавших как нитка жемчуга и придававших ее облику свежесть и озорство.

Кроме глаз, во внешности сестер не было ничего общего, они совсем не были похожи между собой. Лия вся была тонкая, бледная, прозрачная почти до измождения – розовощекая Алина по сравнению с ней так и пылала здоровьем; выражение лица у Лии было вежливым, но безучастным, как бывает у женщин, с годами утомившихся от жизни и давным-давно позабывших о радости и о веселье – Алина же вся светилась от счастья, в ее чертах не было утонченности и аристократизма, как у сестры, зато читалась молодость и крепкая девичья красота. Наряженная, накрашенная, блистательная, словно ехала с бала, а не с самолета, с локонами черных волос, тщательно завитыми и уложенными один к одному, с алыми ногтями на руках и ногах, Алина оглушала своей красотой – Лия на ее фоне казалась неслышной и незаметной. Но, несмотря на это, старшая сестра вовсе не чувствовала себя в проигрыше, совсем наоборот. Ее естественный, неприкрашенный вид весьма соответствовал ее уверенной манере держаться; я и так хороша, словно говорила она всем своим обликом и, мне показалось, с усмешкой смотрела на броскую матрешечную красоту Алины.

Лия сразу произвела на меня впечатление человека закрытого, я бы даже сказал, себе на уме. Я испытывал нечто вроде беспокойства за Алину, зная ее простодушие и наивную доброту. Она нисколько не задавалась, не кичилась перед сестрой своей юностью и красотой и, по-моему, даже не осознавала этих своих преимуществ; вся она словно бы отдавалась сестре, подчинялась ей и вела себя, на мой взгляд, как-то даже подобострастно – слишком уж преданно заглядывала в лицо сестре и ловила каждое ее слово. А говорила Лия сдержанно, немногословно, растягивая слова певучим, монотонным голосом, от которого меня клонило в сон. По ее глазам невозможно было догадаться, что она думает. О чем бы ни шла речь, лицо ее сохраняло одно и то же выражение, вежливое и чуть отстраненное, как будто бы все это ее не касалось, и ее мысли были заняты другим. Мне показалось, что она смотрит на всех нас иронично, чуть свысока. У меня также складывалось впечатление, что гости были ей сейчас ни к чему, вид у нее был такой, словно она была здесь против своей воли, и я удивлялся про себя, почему Алина уверяла меня, что сестра ждет нас и давно просит приехать погостить. Может, что-то изменилось за это время? Или, приехав раньше, мы все-таки нарушили ее планы? Чем больше я наблюдал за Лией, тем яснее чувствовал: что-то здесь не так. Учтивость, с которой она обращалась ко мне время от времени, как и подобает хозяйке, только убеждала меня в том, что ее угнетали какие-то свои мысли. Алина же продолжала вести себя как ни в чем не бывало и как будто не замечала, что сестра выглядит так, будто отбывает повинность, а не встречает долгожданных гостей.

Мы уже проехали не меньше четверти часа, когда Алина, повернувшись ко мне, сказала:

– Ах, да, я забыла сказать тебе, мы сейчас едем не домой…

И я узнал, что наши планы поменялись во второй раз. По какой-то причине Лия и Мишаня решили провести время с нами, отдельно от детей, мам и нянь, и повезти нас на несколько дней в горы, и уже потом вернуться в Барселону и побыть в их доме со всей семьей. Я не понял, делали ли они это ради нас, как хотелось думать Алине, или решили воспользоваться случаем и отдохнуть вдвоем, подальше от домашних. Впрочем, мне это было неважно. Так даже лучше, подумал я, ведь мне с самого начала не хотелось останавливаться в их доме.

Мы выехали из города и стали подниматься наверх. Остались позади городские окраины, похожие друг на друга жилые дома и длинные, без окон без дверей промышленные здания; кругом зазеленело, зацвело. Дорога пошла серпантином. Посреди густых холмов вспыхивали полянки, сплошь усеянные мелкими желтыми цветами. Чем выше, тем гуще становилось это желто-зеленое буйство, залитое широким июньским солнцем. Алина ахала, подпрыгивала на месте и кидалась от окна к окну, показывая пальцем то в одну сторону, то в другую. Я разделял ее чувства, здесь и впрямь было красиво.

Так мы ехали еще около получаса. От высоты закладывало уши и шумело в голове, я почти не слышал, о чем переговаривалась с сестрой Алина, меня охватывала дремота, и я отключился бы, если бы не хотел есть. Машина шла все круче, дорога становилась узкой и местами поворачивала так резко, что Алину кидало из стороны в сторону. Она смеялась и то падала в мои объятия, то с визгом отлетала в противоположный угол и протягивала мне оттуда руки. Лия с улыбкой поглядывала в зеркало на нашу возню и продолжала вести уверенной рукой, видно, ехала здесь не в первый раз. Мишаня ни на что не реагировал, пейзажи за окном его не увлекали, он беспокоился из-за связи, которая стала прерываться, и пытался дозвониться до кого-то, пока телефоны не отключились окончательно.

На мое счастье, мы подъехали к переезду, где на возвышенности стояло придорожное кафе. Не успел я попросить Лию притормозить, как она сама произнесла медленным и назидательным голосом, каким разговаривают взрослые с детьми:

– Кому-нибудь надо остановиться, руки помыть?

– Надо, надо! – тут же откликнулись мы с Алиной.

Лия повернула на стоянку.

– Мы бы перекусили, – уточнил я.

– Вы что, проголодались?

– Ой, да, Лиечка, мы ужасно проголодались, – ответила Алина. – Здесь можно поесть?

Тут вдруг включился Мишаня:

– Правда, Лия, пошли поедим что-нибудь. Что мы их голодными возим с дороги?

Лия пожала плечами:

– Хорошо. Пойдемте.

Когда мы вышли из машины, я снова отметил, какой маленькой она была; на фоне всех нас – и своего тяжеловесного мужа, и высокой, крепко сложенной Алины, и меня – она казалась особенно хрупкой. В кафе не было ни единого посетителя. За прилавком стояла круглая женщина в чепце, не понимавшая ни слова по-английски. Объясняться пришлось при помощи Лии, которая единственная из нас четверых говорила на испанском.