Светлана Федотова-Ивашкевич - Другая, следующая жизнь

С волей у меня все было в порядке. Поэтому я спокойно дала себя поднять и куда-то понести. Я не открывала глаза, чтобы себя не выдать. С меня сняли боты и пальто и положили на что-то мягкое. Спасибо, что не на улицу и не в грязь.

Я лежала с закрытыми глазами еще долго, боясь пошевелиться. Потом осторожно приоткрыла глаза. Ничего не было видно, только из-под двери пробивалась узкая полоска света. Где-то вдали играла музыка и слышались голоса. Я приподнялась на локте. Внезапно, что-то скрипнуло прямо у уха. Щелк! И свет резко ударил по глазам. Я инстинктивно зажмурилась, а когда открыла глаза, то завизжала так, что, будь в этой маленькой комнатке окно, оно бы разбилось.

На стуле рядом со мной сидел черт.

Я кричала и кричала. И все не могла остановиться, даже когда поняла, что это всего лишь карлик. Даже не карлик, а один из тех тихих и услужливых уродцев, которые во множестве стоят на паперти, метут улицы и выполняют другую грязную и простую работу. Похоже, это была его комнатка. В нее входил только топчан и стул. Прилетевшей на мой крик хозяйке, даже если бы она захотела сюда зайти, просто не нашлось бы места. Поэтому она кричала из коридора:

– Негодяйка! Распугала всех моих клиентов своим визгом! У меня приличное заведение, а не черт знает что! Или ты сейчас же заткнешься или я вышвырну тебя вон!

И еще она добавляла всякие слова, значение которых было ужасно. Я замолчала скорее от потрясения – так со мной никто никогда не разговаривал.

– Займись ею, – кивнула хозяйка на меня толстой девушке, стоящей за ее спиной. Они были похожи как две капли воды, если бы не разница в возрасте лет в двадцать.

Девушка отвела меня на кухню, налила мне чаю с мятой и дала в руки большую баранку. Сама села напротив, подперла голову руками и, посмотрев на меня добрыми глазами, какие могли бы быть, к примеру, у огурца, приказала:

– Рассказывай.

Я судорожно вздохнула и, прихлебывая чай, рассказала свою историю. Что ехала во Владивосток и вышла на станции взять кипятка, а поезд вдруг ушел и, в нервическом припадке, шла куда глаза глядят, а сама я генеральская дочь из Санкт-Петербурга. Оказывается, у меня получается складно врать. Зачем я соврала? Не знаю. Это было какой-то подсознательной защитной реакцией. Правда была слишком против меня. С ней я бы увязла в этом притоне, как муха в варенье. Хороша барышня – украла родительские деньги, стала невенчанной женой, пыталась дать взятку. Я опять заревела в голос.

– Ну, будя, будя, – утешала меня девушка, наливая мне валериановых капель, – давай-ка поспи, а завтра придумаем, что делать дальше.

Она отвела меня в какую-то комнату, где стояла большая кровать с балдахином. И я упала в нее, как в омут.

Утром я долго не могла поверить в то, что все это происходит со мной. Мне наконец-то стало страшно. Оглядевшись, пришла в еще больший ужас. На столике стояла большая тарелка с фруктами: яблоки, гранаты и виноград… Это был зловещий натюрморт для города, где слаще ирги да крыжовника ничего не произрастало.

Он означал только одно: дела мои плохи.

Я хотела одеться, но платья там, где его оставила, не было.

– Встала моя хорошая, встала моя любезная ягодка, – в дверь вкатилась хозяйка. Как и вчера, я не могла поверить, что эти слова звучат по отношению ко мне. – Как вы нас вчера напугали, милочка! На вас вчера лица не было!

– Да, мадам, – пролепетала я, – простите, что так получилось.

– Не стоит извиняться-с. Масюсь мне уже обо всем рассказала! Ах, бедняжка-с! Как вам пришлось намучиться и столько пережить! Но сейчас вы в надежных руках. На счастье, вы оказались именно у нас – здесь же кругом столько лихих людей! Ваше платье я отправила в чистку. Оставайтесь у нас столько, сколько пожелаете. Единственное, я бы не советовала вам без необходимости выходить из нашего дома, чтобы не было недоразумений. И ночью у нас, конечно, шумновато, а так интеллигентные девушки, прекрасный повар, вы с интересом проведете у нас время. А телеграмму вашим родным даст наша прислуга, вот я и бланк уже вам принесла.

Все ясно. Она решила, что я действительно генеральская дочь, отставшая от поезда, а значит, мой воображаемый папа должен щедро ее наградить за мое спасение.

– Благодарю вас, мадам, – я заставляла себя не шептать, – я тут же отобью своим родным «молнию». Мне хотелось хотя бы примерно определить сумму, которую они должны мне выслать.

Я хотела оценить масштаб катастрофы.

Довольная мадам начала загибать пальцы:

– Поверьте, для вас это будет сущие пустяки-с, моя ягодка. Это наша самая шикарная комната-с. Она вам будет стоить в день всего…

И она назвала такую сумму, что мне пришлось прикусить язык, чтобы не охнуть. Это был грабеж. Тем же ласковым голоском мадам сообщила, сколько мне будут стоить обеды и услуги горничной.

Я молча взяла бланк и стала писать: Санкт-Петербург, Большая Морская, 2, генералу (тут я слегка запнулась – какую фамилию написать?) и уверенно вывела – Кутузову. «Папенька, со мной все хорошо. Я в Перми. Пожалуйста, вышли мне (и написала сумму в два раза превышающую ту, что просила мадам за неделю пребывания здесь с обедами и горничной). Твоя Катерина».

Мадам плотоядно впилась в строчки. Фамилия Кутузов внушила ей доверие.

– Адрес свой сами напишете, хорошо? – обнаглела я.

– Хорошо, хорошо-с, – мадам попятилась спиной к двери, мелко кланяясь. Она счастливо улыбалась и держала телеграмму, как будто это был хвост удачи.

«А ведь она сотрет меня в порошок, если не получит этих денег», – подумала я, как только она вышла. Дверь тут же опять открылась, и мадам, как будто услышав мои мысли, возникла вновь. Как в пленке, которую крутят назад, она опять проделала весь путь до моей кровати, только в руке вместо телеграммы у нее был сверток.

– Это от нашего заведения вам подарок-с, – даже как будто смущаясь, сказала она и зачем-то добавила, – все чистое, ненадеванное.

Когда дверь за ней закрылась, я развернула сверток. Там лежали красные рейтузы и красный же корсет.

– А-а-а-а! – закричала я так же, как вчера, когда увидела черта. Только на этот раз сделала это про себя.

К 16 часам я вышла к обеду в зал. На мне была одежда, которую принесла вчерашняя толстая девушка, назвавшаяся Масюсь. «Вот, – почему-то смущаясь, произнесла она, – пока ваше платье в чистке-с, можете надеть это». У платья было огромное декольте и порочные черные кружева. В нем можно было выступать на костюмированном балу, изображая фаворитку Людовика XIV. Причем никаких дополнительных аксессуаров не понадобилось бы. Разве что шляпка.

Девицы чинно сидели вокруг большого стола. Падшие женщины ничем внешне не отличались от любых других. Их вполне можно было принять за зеленщиц или модисток, решивших вместе пообедать. Та, что справа очень напомнила мне мою учительницу музыки, та, что напротив, была вылитая Люси, мамина приятельница. Вот и верь после этого физиогномистам!