Василий Лягоскин - Девятый круг ада. Шестая история из цикла: «Ах, уж эти мужики!»

Тут руки Валентины сами почувствовали, что держать на весу тяжелый груз нет никакого смысла, и разжались. Старуха рухнула вниз бесформенной кучкой, а Кошкина повернулась. Вместе с подругами она огляделась вокруг.

– Ну, и где тут юные и пригожие? – первой усмехнулась заметно успокоившаяся Дездемона, не отыскавшая в подступившей толпе аборигенов ни одного смазливого личика, – разве что Николаич?

– Николаича не трожь, – одернула ее Валентина, – у него сегодня другая роль.

– Какая?! – слитно выкрикнули подруги.

– Слышали ведь, что выкрикнула Дуняша? «Твой вождь!». Вот ты, Витенька, и будешь сейчас для нас вождем. А еще – учителем.

– Истории? – открыл рот Николаич, – так я…

– Вот каким! – сурово перебила его Валентина Степановна:

Увы – «лесистый путь», который нормальным языком называлась всемирная паутина Интернета, был далек от этой затерянной в тундре деревушки на пять чумов. Так что никто, даже «властелин паутины» Виктор Николаевич, не мог сейчас указать путь, куда пахнувший серой похититель уволок арабскую принцессу.

– Что же мы стоим?! – первой спохватилась Дездемона, – надо быстрее лететь в Хельсинки, а оттуда…

Вертолетчиков, которые проспали все действо, быстро выволокли на мороз; велели запускать двигатели. Слабое напоминание мужского вождя племени аборигенов о рыбе, которую по программе надлежало испечь на углях, Валентина отмела с пугающей усмешкой.

– На этих?! – ткнула она пальцем в костер, рядом с которым отпечатались контуры двух половинок дьявола, и программа сама собой подкорректировалась до минимума.

– Ну вот, – наконец, откинулась на мягкую спинку кресла Валентина, – поехали!

Увы – мотор пару раз чихнул, и умолк.

Как поняла неведомым чувством Кошкина, а за ней остальные подруги, навсегда.

– А вот шиш вам!

Так часто в своей новой жизни Валентина Степановна Кошкина не сердилась ни разу. Когда-то совсем недавно она начала обучение в автошколе. С первого занятия ей запомнилась одна фраза; с которой, как утверждал преподаватель, начинался всякий ремонт автомобиля.

– Открываем капот! – именно так начиналась эта фраза.

Вот и теперь она за шкирку летных курток сдернула обоих пилотов с сидений, буквально выкинула их наружу, а через пару мгновений нависла над ними грозной фурией.

Мудрые слова были такими: «Открывай капот!». И вертолетчики внемли им, хоть произнесено было «заклинание» на русском языке. Они сразу оба сунулись под тушку летающей машины, и отпрыгнули, когда какая-то дверца открылась, едва не достав до затоптанного снега. Теперь перед Валентиной было скопище трубок, каких-то железяк; посреди них – словно опутанное внутренностями – грузно торчало что-то монолитное.

– Мотор, – догадалась Валентина.

По нему она и стукнула несильно молоточком Пигмалиона, который неведомо как оказался в ее правой руке. Это для пилотов неведомо как, а пять женщин предполагали… нет! Они знали, что чудо придет им на помощь. Первым таким чудом было явление артефактов – меча, секиры; теперь молотка.

– Хорошо, что кошка со змеюкой не явились, – хохотнула Дездемона.

Она тут же замолкла в изумлении перед новым чудом, как и Пенелопа с Кассандрой, и Ярославна. Но больше всего поразились пилоты, когда двигатель без всякого их вмешательства вдруг чихнул, и заработал – чисто, и победно.

И только Валентина Степановна оглядела всех с деланным равнодушием:

– А что, вы сомневались? С моим-то опытом, и учебой в автошколе…

Лишь Виктор Николаевич, выглядывающий в окошко, мог объяснить, какое «волшебство» сейчас явила миру его жена. Он был на все сто уверен, что двигатель попросту испугался ярости Валентины…

Ставшие чрезвычайно предупредительными пилоты подсадили в салон достаточно тяжелую русскую леди (они же не знали, что вместе с ней в вертолет запрыгнули две гречанки, венецианка, и еще одна русская княгиня), и заняли свои места в кабине. И вот уже серебристая машина летит навстречу неведомому, навстречу первому лучу утреннего солнца. Этот луч ослепил вдруг Валентину, и она прикрыла глаза, а потом повернула голову к мужу, к его ликующему крику:

– Есть! Поймал!

Потом, уже спокойнее, он объяснил, что поймал, наконец, невидимый вай-фай, и тут же потребовал:

– Диктуй, что за строки теперь не дают тебе покоя… и мне тоже.

Валентина не стала жадничать, продиктовала – к явному удовольствию Кошкина:

Николаич бодро застучал по клавишам. Ни дрожание летающей машины, ни грохот мотора не мешал ему. А Валентина Степановна устало откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза. И открыла их – вместе с подругами – только когда двигатели в последний раз пронзительно взвыли и замолчали. Посадка была достаточна мягкой; она не разбудила женщин. А вот метнувшийся внутрь теплого салона снежный заряд, и какое-то напряжение, дошедшее до общего сознания, тут же заставили вскочить Валю на ноги. Напряжение явно привнес в эту небольшую, достаточно уютную полость летающей машины Кошкин. Он сейчас стоял у распахнутой дверцы, спиной к стылой и скучной столице Финляндии, и всем своим видом выражал решительное: «Не пущу!». И относилось это, как тут же поняла Валентина, не к Хельсинки, не к ее чистенькому, но такому унылому отелю, а к новому путешествию, на которое Кошкина с подругами настроились весьма решительно.

– Да хотя бы и в сам ад, к дьяволу, похитившему Дуньязаду! – кричали ее глаза.

И так же безмолвно Николаич ответил: «Именно туда!»…

Уже в отеле, разогревшись (Кошкин бокальчиком коньяка, а Валентина Степановна – содержимым огромного чайника с зеленым чаем) историк сообщил имя гения, «пригласившего» его супругу в смертельно опасное путешествие.

– Данте, – глухо произнес он, – Данте Алигьери, и его «Божественная комедия».

– Божественная? – улыбнулась немного разомлевшая Валентина, не испытывающая ни малейшего стыда оттого, что имя поэта, произнесенного мужем с видимым пафосом, она слышала… где-то… когда-то… и не больше того.

– Да, – с каким-то внутренним страхом вскричал Николаич, – но говорится в ней о путешествие в ад – по всем его девяти кругам!