Жанна Тевлина - Вранье

– Во что?

– Не во что, а когда. В ем ришон, в воскресенье, по-вашему.

– А он даже в воскресенье работает?

– Тут все в воскресенье работают. Это Израиль.

Шура благодарно улыбнулся. Вышло немного криво, и Шура поспешно почесал правую бровь:

– Спасибо, Борь! С меня бутылка.

Боря презрительно фыркнул:

– Нашел чем удивить. Чай, не в совке живем.

Фира сидела прямо, аккуратно накалывала вилкой крошечные кусочки салата оливье и молниеносно отправляла их в маленький ротик. Волосы у нее были ярко-рыжие, коротко стриженные, на руках – малиновый маникюр. Иногда она делала перерывы, откладывала вилку и начинала рассказывать что-то без начала и конца. Шура заинтересованно кивал, но мысли все время возвращались к Лиде, ее мужу, к тому, как его встретили. Все-таки не мог он избавиться от обиды, все понимал, а не мог. Кто ему Лида, в конце концов? Да никто. Так что спасибо, что вообще встретила. И все-таки… Даже домой не пригласили, сразу привезли к какой-то бабке, которую он знать не знает, да и не очень хочет, но которая теперь будет его квартирной хозяйкой. А то у него жилья нет! Он мысленно представил свою квартиру в Москве. Неужели они все забыли? Как сами приезжали, какой культурный шок испытали, как в этот момент необходимо присутствие хоть кого-то мало-мальски знакомого. В принципе, вся программа была ему известна заранее. Лида позвонила за два дня до отъезда и сообщила, что нашла ему временное жилье, очень приличное. Пенсионерка, тихая старушка, ищет жильца в свою двухкомнатную квартиру. Пенсия у нее маленькая, хотя, конечно, с Союзом не сравнить, но все-таки хочется иногда себя побаловать. Сам понимаешь! Шура напомнил, что Союза уже давно нет, но Лида никак не отреагировала на шутку. Как легко он шутил всего три дня назад. Сейчас ему это представлялось невероятным. Лида сказала: «Поживешь пару месяцев, найдешь работу и снимешь себе квартиру».

Он посмотрел на Фиру. Она как раз прожевала очередной кусочек и готовилась к продолжению рассказа. Пару месяцев! Как же выдержать эту пару месяцев?

– Шура, вы ничего не едите.

– Ой, спасибо… Я ем… Знаете, в самолете всю дорогу кормили, как будто в голодную страну едем.

Он громко рассмеялся, а Фира вежливо улыбнулась:

– Вы, наверное, устали? Спать вы будете в спальне. Пока.

– А потом где?

– А потом мы решим. Если вы на работу пойдете. Знаете, я иногда сплю плохо, а потом утром засыпаю. Так вот, чтобы вы меня не будили, я перейду в спальню, а вы будете в салоне. Бэсэдэр?

– Бэсэдэр.

Это первое произнесенное им самим слово на иврите неожиданно его приободрило, и он подумал, что все еще может быть очень даже ничего и никогда не надо бояться нового и идти вперед. Только не раскисать.

Как оказалось, постель Фира застелила заранее. Она поочередно поднимала одеяло, проглаживала рукой подушку, комментируя при этом, что это, мол, одеяло в пододеяльнике, а это подушка в наволочке. Шура понимающе кивал.

В комнате было темно, не так, как бывает в Москве ночью, когда глаза привыкают к темноте и различимы все контуры предметов, а сама темнота не черная, а темно-коричневая. Здесь темнота была черная, без оттенков, без светлых вкраплений. В голову пришло дурацкое название чего-то, кажется какого-то фильма: «В городе Сочи темные ночи». А что, чем не Сочи, тоже юг. Вот приехал отдохнуть, здоровье поправить. Шура вспомнил, что на юге действительно ночи темнее. Значит, все сходится. В Сочи он бывал не раз, но тогда темнота ночи его почему-то не волновала. Он тихо встал и сделал несколько шагов в сторону этажерки, которую заметил еще при свете. Этажерка была образца восемьсот двенадцатого года. Видно, вещь была фамильная, и бабушка привезла ее из Союза. Он пошарил на полке и нащупал телефонный аппарат, неожиданно контрастирующий своей модерновостью с антикварной обстановкой комнаты. Порядок набора номера при международной связи он выяснил заранее и выучил наизусть. К телефону долго не подходили. Когда раздался голос, он понял, что Марина не спала и звонку обрадовалась. Куда-то пропавший собственный голос вернулся, и даже комната стала светлее.

– Это я. Ты не спишь?

– Шурака! Ты долетел?

– Ага. Привет тебе со Святой земли.

Она рассмеялась:

– У тебя уже и говор появился соответствующий… Ну, все нормально?

– Да вроде бы.

– Лида встретила?

– Да, все по плану.

– Ты у нее?

– Да, почти.

Марина замолчала, и он знал, что она почувствовала его неловкость. Он зашептал в трубку:

– Тут бабулька… Ну это отдельный разговор… Короче, снимаю угол, как Раскольников.

Она опять ответила не сразу, а когда ответила, голос был уже чужой:

– Ну, замечательно.

– Да, уж лучше некуда.

– Шур, ты сделал, что хотел, и это главное.

– А что мне оставалось делать?

– Так, не начинай, ладно? Ты можешь хотя бы там расслабиться и попробовать пожить для себя?

Он как будто этого и ждал, хотя хорошо помнил, что категорически не собирался ссориться.

– Пожить для себя? Это ты у нас специалист.

– Так давай, уже поздно. Тебе удачи на новом месте. Целую.

– Марина!!!

Но она уже повесила трубку. Только сейчас он заметил силуэт в дверном проеме. Если она его сейчас выгонит, он поедет в аэропорт, купит билет и улетит в Москву.

– Шура, что у вас случилось? Вы бэсэдэр?

– Я очень извиняюсь, я оплачу счет.

Вспыхнул свет. Он зажмурился. Медленно открыл глаза: перед ним стояла совершенно чужая старуха в розовой ночной рубашке с зайчиками, а сам он сидел в совершенно чужой комнате, от которой не веяло запахом жилья. Вот сейчас она ему скажет, а он ей ответит…

– Вы в Москву звонили?

– Я же сказал, я оплачу свой разговор.

– Да, успокойтесь вы уже, честное слово. Оплатите, ей-богу! Я тут прямо через вас обеднею.

Шура молчал, не зная, как реагировать. Скандала не получалось, и было обидно.

– У вас прервалось, что ли? Так еще наберите. Вы с женой говорили?

– С женой.

– Так набирайте опять, что вы как маленький!

Почему-то это ее последнее предложение подействовало на Шуру парадоксально, и он заплакал. Фира подскочила к нему, присела на кончик дивана. При этом ее рубашка задралась, и Шура поспешно отвернулся. Она дотронулась до его макушки и неуклюже провела рукой по волосам:

– Ну, что же это такое? Взрослый мужчина, а так расстраивается из-за жены. Так же нельзя, честное слово.

– Вы извините, я вам спать не даю…

– Ой, тоже мне! А то я не высплюсь! Вы вот прилягте. Да… Вот так. Я пойду чайку согрею. Сейчас сюда принесу.

Только теперь Шура почувствовал, что в квартире холодно. После того как днем шпарило солнце, это было очень странно. Он подумал, что еще ни разу не посмотрел на улицу из окна – как-то не хотелось.

Фира вошла с высокой бежевой кружкой, на которой было нарисовано сердечко и написано что-то на иврите. Снизу она поддерживала ее вязаной салфеточкой. Аккуратно поставила кружку на этажерку: