Юрий Согрин - Висимские рассказы

Но уж если удавалось сгрести сено без происшествий и сметать его в копны или сразу в зарод, то тут уж на душе становилось радостно. Вокруг лежали чистенькие поляны, на которых уже не было сена и пока ещё не было подросшей свежей зелени-отавы. Повсюду царили порядок и даже какое-то подобие уюта. Но такое бывало редко. Чаще всего, всё портил дождь. Вроде бы и немного пройдёт, просто брызнет из тучки, а напакостит так, что приходилось потом рассушивать-пересушивать, снова собирать и перемётывать. Это была самая обидная и противная работа. Но и её делали, ведь корову зимой чем-то кормить надо будет.

– Ребятишки! – крикнула от зарода мать. – Берите коляску и айда на просеку, оттуда надо копёшки привезти.

Сашка тут же бросил грабли и побежал к избушке за коляской.

– Эй, обормот, ты чего грабли-то бросил? – крикнул ему вослед Пашка. – Они ведь пригодятся там, подгребать надо будет.

– Вот ты их и возьми, – не оборачиваясь, крикнул Сашка и побежал дальше.

У них, действительно, на покосе была двухколёсная тележка, этакое средство малой механизации. Когда Сашка был совсем маленьким, его возили на покос на этой тележке-коляске. Под гору-то это было нетрудно и даже веселило ребят, но в гору её тянуть было тяжко. А ведь пока добирались до покоса, приходилось преодолевать две довольно приличные горы. Правда, мать и из этого извлекала свою выгоду: то рябины мешками собирает, то веников для бани, то метёлок для хозяйства. Короче говоря, пустую тележку домой никогда не привозили.

А потом Сашка подрос, стал бегать на покос своими ножками, и само собой получилось, что тележку эту было решено оставить на покосе на «постоянное место жительства». Было, конечно, опасение, что украдут, но как-то обходилось, и тележка зимовала на покосе уже лет пять. Может быть, прятали её хорошо, подальше от тропок и людских глаз, а, может, просто не судьба была.

Вот и сейчас Сашка уже катил тележку по поляне.

– Пашка, прокати меня.

– Ага, и грабли твои неси, и тебя ещё вези. Не жирно ли будет?

– Ну, Паш, ну, прокати. А грабли давай мне. И вилы тоже.

– Во, хитрец, – рассмеялся Пашка, – нашёл выход. Ну, давай, садись. Только уговор – обратно ты меня повезёшь.

– А сено? – лицо у Сашки вытянулось от удивления.

– И сено тоже. Мы воз нагрузим, а я сверху сяду.

– Не, я так не согласен. Что я, лошадь, что ли?

– Да ладно, – рассмеялся Пашка, – пошутил я, а ты уж и поверил. Садись, давай, надо маму догонять.

Раньше, когда ещё не было тележки, сено они носили на носилках. Вырубали две тонкие, но крепкие жёрдочки из сухостоя – сухих деревьев, мать привязывала к ним верёвки, чтоб можно было накинуть их на плечи, и – вперёд. Конечно же, было очень тяжело, и сено кололось, и муравьи бегали, но опять же – надо было. Пробовали использовать волокуши, но это оказалось ещё тяжелее. Так бы, наверно, и мучились, если бы практичный материн ум не нашёл выход. У одной из соседок она выменяла эту тележку на молоко. Какое-никакое, а облегчение почувствовали сразу.

Так вот и возили они на этой тележке сено со всего покоса, который занимал немаленькую площадь. Нагружали возок наподобие тех, что на лошадях возят. Был у них даже небольшой бастрычок, чтоб сено утягивать. Потом Пашка становился впереди заместо лошадки, а мать с Сашкой толкали возок вилами или граблями сзади. Пока довезут, сделают два-три «перекура», ведь, что ни говори, а в возок иной раз умудрялись утрамбовать целую копну сена. Тяжело.

А потом всё сено нужно было ещё сметать в зарод и сделать это так, чтобы ни дождь его не промочил, ни ветер не раскидал. Это была целая наука. Поначалу мать собирала зарод только сама, а ребятам дозволяла утаптывать, утрамбовывать сено наверху. Но постепенно, по мере подрастания Пашки, работу эту пришлось делать и ему. Пусть не сразу, но и этой мудрёной «профессии» он обучился. Благо, что учитель в лице матери всегда был рядом. А она и подскажет, и поможет, и отругает, если того заслуживал. Сашка же крутился рядом, подносил сено, подгребал его и собирал в валки вдоль зарода. Работы хватало всем.

Но как бы это ни было тяжело, как бы порой ни было неприятно, рано или поздно гребле приходил конец, зарод был смётан, покос заканчивался. Радости ребят не было конца. Это ж не надо будет каждый день вставать раным-ранёхонько и идти за шесть километров через горы, на покос. Даже собака и то, казалось, понимала случившееся и бегала с радостным лаем вокруг ребят.

Облегчённо вздохнув, поправив изгородь вокруг зарода, чтобы коровы не напакостили, собрав ненужные уже на покосе косы и грабли, натолкав полные рюкзаки чашками, тарелками и прочей утварью, попив напоследок сладкой водички из лесной речушки Гаревой, семья отправилась домой. Поднявшись на крутую гору, нависавшую над речушкой, они ещё раз остановились и оглянулись на покос.

– Ну, всё, – сказала мать, – отстрадовались. Пойдёмте, ребята.

Жить в Висиме, посёлке, расположенном на слиянии трёх речек и имеющем в центре красавец пруд, и не стать при этом рыбаком – дело сложное. Либо ты очень увлечён каким-то другим интересным делом, либо ты абсолютно равнодушный человек. Но, в любом случае, каждый висимчанин, хоть раз в жизни, хотя бы для пробы, для интереса, но ходил на рыбалку. К воде тянутся и стар, и млад, и мужчины, и женщины, с раннего утра и до вечерней зорьки. Сказать, что возвращаются все с большим уловом, нельзя. Так, окунишки, плотва… Солидные уловы случаются редко. Но зато, сколько получается при этом наслаждения!..

Егорку к рыбной ловле приучил отец, еще, когда он был жив. Взял его как-то с собой на пруд и посадил возле удочки:

– Смотри, сынок, как утонет поплавок, так кричи меня.

И Егорка исправно сидел, не шелохнувшись, уставившись в одну точку. В лицо неярко светило уставшее за день вечернее солнце. Лёгкий ветерок прогонял иногда по глади пруда небольшую рябь. Поплавок, как и Егорка, не шевелился. Прошло несколько томительных минут. Отец сидел немного поодаль, возле другой удочки, но и у него поплавок был также неподвижен. Егорке эта неподвижность начала надоедать, он устал и, решив устроиться поудобней, на миг отвернулся от удочки. Когда же он вновь глянул на поплавок, то его не оказалось на привычном месте. Егорка пошарил глазами по воде и, не найдя ничего, закричал во всё своё звонкое мальчишечье горло: