Виктор Квашин - Последняя крепость империи. Легко сокрушить великана

Наверно они растерялись. Их лошади сами расступились, пропуская бешено орущего всадника на хрипящей лошади, и он проскочил. Вслед с запозданием и неточно полетели стрелы (ханьцам никогда не научиться хорошо стрелять на скаку!), заржали понукаемые кони, но Сиантоли уже оторвался и, пользуясь всё тем же предательским низовым туманом, стал уходить не в сторону своих, а отвернул в противоположном направлении и скрылся в долинном редколесье.

Лишь на следующее утро пробрался он к своим. Оказалось, из вчерашней пятёрки вернулись трое во главе с командиром пятка. Чтобы избежать наказания, соврали, что десятник сдался в плен сунцам. Столь тяжко Сиантоли никогда не оскорбляли!

После оглашения приговора перед построенной тысячей всем четверым отрубили головы. Командиру пятка, молодому задиристому чжурчжэню, больше всех болтавшему о предстоящих победах, снес голову Сиантоли.

Но больше всего Сиантоли переживал измену алиши 27 27 У каждого чжурчжэньского воина был оруженосец – «алиши». Он не считался воином, но принимал участие в сражениях. Довольствие на него не полагалось, снабжение алиши было заботой воина. , земляка-оруженосца с которым они два года спали рядом и ели из одного котла, которому Сиантоли доверял свои секреты и с которым советовался, которого, наконец, он содержал в походе за свой счёт, и содержал неплохо. После первого боя оруженосца опознали среди убитых сунцев, – он воевал против своих в рядах врагов. «Как же такое может быть?!» – размышлял Сиантоли, пытаясь ставить себя на место предавшего, но понять так и не смог.

Это предательство Сиантоли переживал очень долго. До конца той войны он каждого подозревал в измене и ничего не мог с собой поделать. После это улеглось, притупилось, но не забылось. Полностью доверяться он уже не мог никому, тем более дружить.

И вот теперь снова напоминание: никому нельзя доверять!

После наказания плетьми Трепло будто подменили. Он стал безропотно выполнять все приказы, напоказ выставлял старание в постижении сложностей управления лошадью. И у него даже стало получаться. К удивлению десятка, он перестал трепаться, на шутки и вопросы отвечал односложно и находился будто в задумчивости.

После очередной холодной ночёвки посреди заснеженной степи обнаружилось отсутствие Трепло. Настоящему чжурчжэню не нужно специально учиться, чтобы по следам прочитать, что беглец пробрался к пасущимся лошадям, отвёл одну в сторону и на ней ускакал в степь. Сиантоли отрядил на поиск добровольцев. Вызвались Хохотун и Брат Малый. Позднее зимнее солнце ещё не поднялось из-за края степи, как посланцы вернулись. Хохотун вёл рядом со своим конём лошадь Трепло, а Брат Малый волочил по земле привязанного арканом к седлу самого беглеца.

Расправа была быстрой. Построили сотню, объявили статью Ясы 28 28 Яса – свод законов Чингисхана. Главное место в Ясе занимали статьи о взаимопомощи в походе и запрещении обмана доверившегося. Нарушившего эти установления казнили. Напротив, врага монголов, оставшегося верным своему правителю, щадили и принимали в своё войско. Добром считались верность и храбрость, а злом – трусость и предательство. , которую нарушил преступник и от натренированного удара палашом отлетела болтливая голова на мёрзлую землю, покрытую растоптанным конским навозом.

Сиантоли подумал, что если бы он был императором великой Цзинь, непременно ввёл бы закон «смерть за предательство».

Монголы знали свою степь. Время перекочёвки и прибытия выбрано было с точностью зверя, покидающего зимнюю нору. Весна догнала войска тёплыми сырыми ветрами, и без того тонкий снег растаял. Но распутица не наступила – твёрдая земля, оттаяв, сразу впитала влагу, а жадные до воды корешки мгновенно её всосали и выбрызнули к солнцу зелёные побеги. Степь радостно зазеленела. По ночам ещё были заморозки, воины кутались в овчинные шубы, но травам, привычным к жестокостям монгольского климата, иней жить не мешал. С рассветом степь становилась седой, а с восходом солнца расцвечивалась мириадами сверкающих кристаллов, перед которыми человеческие драгоценности представлялись малостоящими стекляшками.

Минганы 29 29 Минган – тысяча воинов. разошлись по местам кочевий. Командир тысячи Добун-Мэргэн 30 30 Добун-Мэргэн – по-монгольски Меткий Стрелок. У монголов в XIII веке кроме обычных личных имён часто встречались имена-прозвища. привёл своих к небольшой речке с густыми ивняками на истоптанных скотом берегах. Лагерь разбили ниже по течению, в отдалении от скопления гер и кибиток родного обоха 31 31 Обох – монгольский род. тысячника. Родственники встречали победителей в праздничных одеждах, шумно и пьяно от кумыса. Семейных монголов сразу отпустили к родным.

Но на этом жизнь тысячи как воинского подразделения не прекратилась. Все воины в обязательном порядке сдали оружие в оружейные кибитки. Повозки с запасами одежды, доспехов, с оружием и другим военным имуществом выставили плотным кругом с выходом на юг, таким образом оградив лагерь, в котором разместились оставшиеся. Во-первых, это была охрана, сменявшаяся по графику. Были дежурные монгольские командиры, которые отвечали за порядок и сохранность имущества. И были те, кто не относился ни к каким обохам – подразделения из представителей иных народов: тангутов, ханьцев (их было больше всех, в их сотне насчитывалось двенадцать десятков), киданей, корёсцев, чжурчжэней. После недельного отдыха и приведения себя в порядок, им было приказано заниматься военной подготовкой.

Сам тысячник с вечно, даже когда смеялся, свирепой рожей, регулярно наезжал в лагерь. Казалось, что он вообще никогда не ходил своими ногами. Передвигался он всегда в седле, а если спускался с коня, то сразу садился на поданные подушки или даже просто на землю. Так, сидя в седле или на земле он управлял войском, ел, пил, развлекался, и Сиантоли часто думал: «Интересно, как этот человек спит и ласкает супругу?» Говорили, что Добун-Мэргэн происходит из простой семьи, прежде был десятником и сотником, и что его отвагу и смекалку оценил и назначил командовать тысячей сам Чингисхан 32 32 Чингисхан лично назначал командиров крупных подразделений, основываясь только на заслугах и талантах человека независимо от его происхождения. .

Тысячник строил разноликие подразделения и придирчиво осматривал, медленно проезжая перед шеренгами. С высоты седла он умел разглядеть любую погрешность в одежде или заметить неуверенность во взгляде подчинённого, которого тут же осматривали нижестоящие начальники и непременно находили недостаток, подлежащий исправлению. Такой солдат наказывался перед строем в соответствии с Ясой.