Сергей Кузнечихин - Седьмая жена Есенина (сборник)

Другой вопрос, кто чем занимался на этих сборищах.

Ну пьянство – это само собой. Пили и академики, и лаборанты, и райкомовцы, и скотники. Выпить после субботника – святая обязанность советского человека. Толковые начальники на такие мероприятия даже казенных денег подкидывали из профсоюзных касс. Еще вечной памяти Некрасов писал: «Бочку рабочим вина выставляю и недоимку дарю…» И все-таки перед тем как за стол сесть, надо было немного поработать руками: в конторе генеральную уборку сделать, мусор со двора на свалку или за город вывезти, да мало ли что… Правда, одно условие соблюдалось неукоснительно – работа, пусть и бесполезная, но обязательно должна быть общественной. Лично я не припоминаю, чтобы кто-то из начальников отправлял пришедших на субботник ремонтировать собственную дачу. Покуситься на святое никто не отваживался, даже генералы.

В общем, тем, кто служил в присутственных местах, занятие для рук подыскивали. Но как быть писателям-надомникам, которые нигде не служили? Кто не рвался к общественной жизни, не имел привычки мелькать перед взорами влиятельных особ и не любил многолюдные попойки, те, разумеется, тихо радовались, что их не беспокоят. Но есть писатели, которые без всего этого и писателями-то себя не ощущают. Я не про пьяниц, люди они подневольные и не всегда ведают, что творят. Я о трезвенниках и о марафонцах алкогольных. Встанет такой инженер человеческих душ размяться от сидячей работы, включит радио в субботний апрельский день, а там только и разговору о трудовых подвигах в память вождя. В газетах – те же самые почетные трудовые вахты да еще и с портретами особо отличившихся в проявлении общего порыва энтузиазма. А о работниках пера – ни слова. Разве не обидно? И решили они проявить инициативу. Штаб организовался вроде как даже и стихийно. Однако без руля и ветрил далеко не уплывешь. Председателем избрали Горького, но это так, для солидности. Фактически делами заправлял Маяковский, потом его оттеснили в тень мальчики из РАППа, какое-то время хозяйничала Галина Серебрякова, по второму мужу Сокольникова, на правах главного специалиста по основоположнику. Ее сменила Мариэтта Шагинян, потом еще кто-то, да мало ли их, всех не упомнишь, и не это главное. Не только предводитель, но и рядовые члены в меру сознательности должны были внести посильный вклад в летопись жизни вождя. Поэтому Маяковский со своей поэмой и встал у истоков движения.

Программа мероприятия, обсужденная на общем собрании актива и заверенная ответственными товарищами, обязывала их каждый год в ближайшую к двадцать второму апреля субботу собираться в какой-нибудь из библиотек и приводить в порядок лениниану. Проверяли, все ли публикации о вожде занесены в каталоги: новинки, переиздания, переводы на языки народов СССР, книги, вышедшие в странах братского соцлагеря и вражеских капстранах, уточняли, дополняли и классифицировали. Но это была предварительная работа, к ней готовились загодя, и каждый приходил на субботник со своим списком. После того как обязательные канцелярские манипуляции были выполнены, приступали к главному ритуалу – к сдуванию пыли с собственных трудов. А поскольку пылесосов на всех не хватало, использовался примитивный, но безотказный народный метод. Разумеется, не выколачиванием. О подобном святотатстве никто даже и заикнуться не смел. Только при помощи собственных легких и губ. После этого книга протиралась влажным тампоном из марли.

Акыны, у которых было много работы, ходили в главных авторитетах. Ну а те, у кого запаса пыли хватало на десять-пятнадцать минут, мыкались на правах мужиков. Позорнее всего было остаться без дела. Случалось, что возле какого-нибудь коллективного сборника собьется до чертовой дюжины авторов и каждый дует до звона в ушах, такие вихри враждебные веют над многострадальной книгой, что даже страницы из нее вылетают, а это уже могут истолковать как идеологическую диверсию, и начинаются извечные споры – кто виноват и что делать – вклеивать выпавшие страницы или прятать в мусорное ведро, пока начальство не заметило. Устранят следы преступления и снова начинают дуть, но уже осторожнее. Тяжела жизнь мужика в любой среде, и вымер бы он, бедолага, если бы не природная смекалистость. Если не хочешь быть выдворен из приличного общества – ищи приработок. И находили. Да как его не найдешь, если он перед глазами. У самых крутых авторитетов книг на заданную тематику не четыре и не четырнадцать, с переизданиями да с переводами у некоторых за сотню перевалило. Помните, как Маяковский декларировал: «Все сто томов моих партийных книжек». Для кого-то подобное заявление будет гиперболой или другой поэтической вольностью, а для кого-то реальной бухгалтерской цифирью. Так вот, попробуй-ка обдуй сто этих книжек – чахотку заработаешь, и губы от перенапряжения в высоконапорный шланг превратятся. Без помощи мужика никак не обойтись. Но авторитет потому и в законе, тем и отличается от простого смертного, что характер держать умеет и актерскими талантами не обделен. Помощи у кого попало просить не станет, а разыграет сцену так, что мужик сам на карачках к нему приползет и станет вымаливать разрешение помочь сдувать пылинки, да еще и поцапается с подобным себе за это право, а когда разрешение получит, одурев от счастья, выпачкает благодетеля соплями благодарности и начнет покрикивать на тех, с кем десять минут назад ползал возле ног авторитета.

Заканчивался библиотечный ритуал сдуванием пыли с собрания сочинений самого вождя. Открытие этого действа поручалось победителю соцсоревнования, то есть тому, кто за истекший год сумел напечатать наибольшее количество трудов о житие самого человечного человека. Имя победителя определялось на заседании авторитетной комиссии. Случалось, суток не хватало для выявления обладателя почетного права. Считали и пересчитывали по двадцать раз. Да и саму систему подсчета разрабатывали не один год. Сначала брали список публикаций – у кого длиннее, тот и первый, но романисты настояли, чтобы учет велся по количеству страниц. И тогда взбунтовались новеллисты, доказывая, что слово в рассказе значительно весомее, потеешь над ним гораздо обильнее. Романистов убедить не смогли, зато раздразнили рифмоплетов. Раскудахтались, как на птичьем базаре: тоже, мол, довод нашли, вы потом пишите, а мы – кровью, и начали спорить, что дороже – капля крови или ведро пота. Продолжался этот английский парламент несколько лет, но нервы портили не зря. Выработали-таки систему коэффициентов. Разделили, умножили, прибавили, отняли, возвели в степень, и этому возведенному доверялось право подуть на первый том великого собрания сочинений.