Мария Украинцева - Поколение 40-х

Потом нахватаемся, обжигающих рот и руки этого лакомства, рады наелись. Бабушка, молча, вытирает слезы кончиком своего платка, глядя на нас. После болят животики, болят. Но это будет потом, а сейчас сыты и рады. Дети! Потеплело, появилась трава.

– Ну, вот теперь нас травушка спасет, – и ведет нас в низину, где круглый год, не замерзая, звенит веселый ручей. Возле него растет широколистная осока. Выдернешь пучок, а на нем внизу белые кончики, вот за ними – то и привела нас бабушка. Нарвем, принесем домой, бабушка все вымоет, кончики обрежет, и мы их едим, они немного сладкие.

– Это Вам витамины. И строго – настрого запрещает нам самим что-то рвать и есть без нее ведома.

– Много ядовитых трав, не зная сорвешь, съешь и отравитесь, только что я разрешаю, ешьте.

Мы ей свято верили. Потом пошел щавель, лебеда, другие травы. Самые противные были лепешки из лебеды с мороженой, прошлогодней картошкой, они были ярко зеленые, и скользкие. Когда пошли ягоды и грибы, тут уж мы вздохнули. Возле дома мать с бабушкой вскопали небольшой огородик и посадили картошку и немного овощей, бабушка где-то раздобыла немного семян. А картошку посадили не семенным картофелем, а очистками с нее, где было взять сами семена, да и очистки бабушка долго собирала и хранила для посадки. Ничего взошла картошка, правда хилая, но благодаря стараниям ее, все же росла. Все лето мы все вместе поливали и пололи наш огород. И осенью у нас уже были свои овощи, да грибов бабушка насолила, насушила, ягод.

– Теперь не помрем, зима нам не страшна ребятки, – радовалась бабушка.

Опустел наш городок. Все общественные здания: штаб, казармы, склады – все было заколочено досками и был старичок, который приглядывал за всем. Естественно ничего он за это не получал, да и от кого получать, когда и власти-то у нас никакой не было, ни школ, ни больниц не было. Вернулись в городок, после той страшной зимы только четыре семьи военнослужащих. Уцелело после бомбежки только один дом, вместе с бабушкиным. И мы целый год так и жили четыре семьи, помогая выжить друг другу, делясь последним куском. Это уж потом пустые комнаты стали заселять пришлые беженцы, кто, откуда неизвестно. Мы были рады, все же рядом люди. Появилось несколько детей, почти одногодки. Было нас ребятишек 9 человек, пять девочек и четыре мальчика, да трое постарше, как наш Женя.

Непригодные дома быстро растащили на дрова, остались только огромные ямы от бомб. До войны жилая территория городка содержалась в образцовом порядке. Большие дома с красивыми верандами стояли полукругом, образуя в середине площадь, где находились: детская площадка, волейбольная площадка и красивый колодец под резньим навесом, вода там, по словам бабушки, была очень вкусная. Все дорожки посыпаны желтым песочком, все каждый день убиралось солдатами. Дома состояли из 7 комнат, в каждой семья. И общая для всех прихожая-кухня, в середине дома. Там у каждой семьи маленький столик, полочка, на столе керогаз или керосинка. Вот на них и готовили в основном летом, в комнатах были еще и печи. Из этой прихожей был выход на огромную открытую веранду, где стоял большой стол с лавками. Там, особенно летом проходила вся жизнь обитателей дома. Отцы, придя со службы, читали, беседовали, играли в шахматы. Матери с детьми, что-либо шили, вязали. Дети, в основном малыши, рядом играли. Они все были дошкольники, семьи – то все молодые. Там и у нас с матерью была комната и малюсенькая кухонька. Все это было до войны. Мы с матерью, как отец ушел на фронт, сразу перебрались в домик дедушки и бабушки и хорошо сделали. В наш дом первый попала бомба, разнесла его в клочья, образован на его месте огромную воронку, где круглый год потом стояла вода, и мы там полоскали белье и брали воду для полива огородов. И в наш красивый колодец тоже попала бомба, и мы остались без воды, за ней теперь приходилось ходить на служебную территорию, а это было очень неудобно и далековато. Долгое время, прямо за бабушкиным домом стоял подбитый немецкий танк с фашистским на боку крестом. Мы, ребятишки с опаской похаживали вокруг него, бабушка не позволяла нам к нему приближаться. Женя, конечно, со своими приятелями лазали в него и не раз тайком от нее. Бабушка строго за нами следила. Я заболела, вернее мы заболели все трое корью. Я была в очень тяжелом состоянии, ребята стали поправляться, а мне все плохо и плохо. Температура высокая держится, я в бреду. Мы только вернулись из леса, еще слышен фронтовой гул, а он тут рядом под Можайском. Врачей нет, лекарств нет, помню, бабушка поила нас каким-то горьким отваром, все это мне мало помогало. И мама, видя мое такое состояние, разузнав, что в с. Никольское, что от нас в 9 км, есть врач, и он в старом домике, открыл вроде амбулатории. И она, на какой-то помню подводе, отвезла меня туда. Врач осмотрел меня и велел оставить, необходимо наблюдение врача. Мать уехала домой. Мне плохо, даже не от моего состояния, а от того, что я впервые осталась одна, без бабушки, матери, Жени, Мити. Лежу и тихонько плачу. И какова была моя радость, когда утром, едва проснулась, увидела родное лицо в окошке бабушки. Она озабочено выглядывала меня в комнатке и, найдя, сделала движение – тихо, не шуми. Потом раскрыла окно и влезла внутрь. Осмотрев меня и найдя, что я уже лучше, температура стала меньше, завернула в тряпки, утащила меня с собой. На улице стояла у нее какая-то тележка, которую бабушка привезла с собой. Закутывая и усаживая меня, она все время ворчала:

– Бросили одного ребенка, как полено, лежи среди чужого народа. Дойдем! Бабка не бросит, потихоньку, с отдыхом дойдем. Дома и стены помогают. Ребята уже поправляются, и ты поправишься «голуба душа», все дети болеют, не беда. Нам бы только до дома, а там с бабкой не пропадешь. А я и вправду чувствовала себя лучше, мне даже очень нравилось ехать на бабушкиной тележке. Она время от времени останавливалась, поила меня водичкой и отдыхала сидя на траве и в время рассказывала всякие небылицы. Я тогда не понимала, как же ей было тяжело тащить на тележке ребенка, бедная моя дорогая спасительница. Вернувшись, домой, я вскоре поправилась. Бабушка особенно следила, чтобы мы не брали чужого. Это было по ее мнению большой грех.

– Чужим сыт не будешь, – убеждала она нас, – оно все равно не пойдет впрок. Господь, он все видит и обязательно накажет. И мы в это свято верили. Недалеко от нашего дома, через дорогу, куда нам строго запрещено ходить, были военные склады. Они были забиты, но сразу, как отогнали немцев появился у складов часовой, он их охранял. Что было в этих складах мы не знали, да и не интересовались. Это нас не касалось. Но мальчики постарше, наш Женя и его друг Толя Рыжаков разузнали, что в одном из складов есть жмых. Жмых – это прессованная подсолнечная шелуха, выжимки после приготовления подсолнечного масла. Этим жмыхом до войны подкармливали животных: лошадей, коров. Очевидно, он остался с довоенного времени. Ведь часть, где служил отец, была артиллерийская и орудия передвигались на конной тяге. Потому на довольствии было не мало лошадей.