Людмила Прохорова - Колькотар. Сборник

Я прихожу в себя. И точно знаю, что хочу сделать. Утреннее солнце освещает край моей подушки. Еще немного, и его теплые лучи коснуться моего лица. Я не отворачиваюсь. Мне хорошо. Я нашла то, что нужно. Колькотар раскрылся передо мной. Я услышала его. И он явил мне образы. Пылающий, но не сгорающий терновый куст, в центре которого заключена дева с младенцем на руках. Терновый куст горит и не сгорает, так же как дева рождает и остается целомудренной. Богоматерь Неопалимая Купина. Мадонна со сверкающим сердцем в груди, обрамленным венком из роз. Непорочное сердце. Царица небесная, сидящая на престоле с сыном на руках, напоминающая изображения всесильных материнских божеств Египта, Греции и Рима. Маэста, Величание. Богоматерь с младенцем в одной руке, второй указывающая на него верующим. Древнейшее изображение Богородицы, по преданию сделанное евангелистом Лукой. Одигитрия, Путеводительница. Богоматерь, стоящая с воздетыми к небесам руками. Оранта, Панагия, Знамение. Мария, защищающая людей своим покровом. Мизерикордия. Богородица, нежно прижимающая к груди или щеке тянущегося к ней младенца. Елеуса, Умиление. Младенец хватается за мать и откидывает голову назад в страшном и тоскливом предчувствии Страстей. Пелагонитисса. Богоматерь, кормящая младенца. Галактотрофуса. Мадонна, возносящаяся на небеса. Ассунта. Богородица, оплакивающая снятого с креста Иисуса. Mater dolorosa, Богоматерь Скорбящая, Пьета.

Пьета была последним образом из тех, что я знала. После нее колькотар явил мне то, что я никогда не видела раньше. Мадонна в траурной кружевной мантилье с бледным младенцем, прижатым к ее груди. В глазах Марии стоят слезы, глаза же ребенка закрыты. Времени не существует. Все происходит в один и тот же миг. Иисус рождается, умирает и воскресает в один и тот же момент. Он младенец и ему уже тридцать три. Будущего нет. Прошлого нет. Есть лишь одно длящееся настоящее.

Луч света целует меня в губы и я встаю. Впереди – десять полных дней. Меня снедает любопытство. Что сделали другие? Что они собираются сделать? Есть ли среди них кто-нибудь, кто способен вырвать у меня победу… Я наскоро одеваюсь и отправляюсь к Янушу. Еще не открывая двери, я чувствую тошнотворный запах его грязного тела и растворителя. Запах его болезненного безумия. Приоткрываю дверь, зажав ладонью нос. Как же смердит. Здесь можно задохнуться. Он не видит меня. Он не замечает меня, прислонившись головой к стене. Он что-то шепчет себе под нос. Все его пальцы, все предплечья перемазаны краской. «Что ты делаешь?», – наконец, спрашиваю я. Но он не слышит. Он шепчет и шепчет. До меня долетают слова о том, что он что-то не может понять, названия красок. Что ты не можешь понять, Януш? Это я не могу понять тебя. Мир в твоей голове намного хаотичней, чем мир вокруг. Я перевожу взгляд на холст. Колькотаровый подмалевок. Дальше может быть все, что угодно. Как же душно. К горлу подкатывает тошнота. Я выхожу, захлопнув за собой дверь. Ловлю ртом кислород, пытаясь надышаться. А вдруг он задохнется там внутри? Надо открыть ему окно. Нет, не надо Яна. Если он задохнется, то так будет даже проще. Уходи.

Я ускоряю шаг. Почти что врываюсь в мастерскую к Яну. Мне почему-то хочется вывести его из себя. Вывести его из равновесия, чтобы он не смог творить. Он поворачивается. Смотрит на меня своими красивыми, гневными глазами. Я замечаю, что на его палитре нет колькотара. На его холсте нет колькотара. Ян ненавидит подчиняться. Он не признает авторитетов. Слово Льва Исааковича для него не закон. Даже сейчас, когда решается его судьба, он не хочет следовать правилам. Он хочет обойти систему, взломать ее. Самоуверенный засранец. Ян хочет что-то сказать, но я ничего не хочу слышать. Мне достаточно того, что я вижу. Он не будет использовать колькотар. Его Эго для него важнее, чем победа. Он думает, что единственный настоящий среди всех нас, а мы – лишь глупые овцы, выполняющие то, что нам велено. Его гордыня непостижима. Его гордыня уязвляет. Лев Исаакович не станет этого терпеть. Ян мне не конкурент.

Остается лишь Янин. Но у него заперто. Я прислушиваюсь к звукам за дверью и ничего не слышу. Ничего, кроме чириканья его попугая. Внезапно раздается «Кто там?». Я вздрагиваю. Отвечаю. «Кто там?», – повторяет странный, немного фонящий голос. Чертова болтливая птица. Надеюсь, его хозяин не сбежал и не умер. Ложусь на пол и пытаюсь всмотреться в щель под дверью. Ничего не видно. Будет жаль, если не удастся увидеть его позора. «Кто там?», – кричит попугай и сам же отвечает: «Коль-котар. Колькотар. Колькотар!»

Я возвращаюсь к себе и начинаю готовиться к работе. Ставлю на мольберт загрунтованный холст. Рядом – гипсовую голову Венеры. Готовлю кисти, тряпки, мастихины. Смешиваю несколько капель льняного масла, пихтовый лак и кобальтовый сиккатив. Лью последний щедро. Часы бегут. У меня нет времени на длительную сушку. Необходимо ускорить процесс, даже если придется терпеть этот невыносимый запах. Я выдавливаю на палитру колькотар. Любуюсь им. Темный, вдовий, траурный. То, что нужно. Я смешаю его с косточковым черным. Тонкой кистью выпишу кружева. Царская траурная мантилья. Похоронный мафорий. Свинцовые белила, неаполитанская розовая, неаполитанская телесная, турланская охра для кожи. Немного неаполитанской желтой. Горошина Ализарина малинового и Кобальта синего. Вдруг я замираю. Сердце останавливается. Я не знаю, каким сделать фон. Железная лазурь. Турецкая голубая. Берлинская лазурь. Нет. Нужно что-то нейтральное. Землисто-серый. Серая теплая. Золотая охра. Сиена жженая. Мне становится трудно дышать. Я теряю образ, который так четко видела перед собой. Землисто-красный. Нет. Марс черный разбеленный. Нет. Умбра вишневая. Нет, ее у меня нет. Умбра жженая. Да. Умбра жженая и охра золотая. Немного золота – это то, что нужно. Царица небесная. Умбра жженая и охра золотая. Вибрирующий свет, караваджийское тенеброзо, леонардовское сфумато.

Я готова. Я сажусь на табурет, смотрю на часы, ставлю Фантазию Моцарта для механического органа на повтор. Время пошло. Я погружаюсь в процесс. Я растворяюсь в процессе. Меня уже нет. Тонким карандашом набрасываю контуры. Приступаю к подмалевку. Надо работать быстро, пока краски не начнут скатываться на кистях. Кисти моих рук срастаются с кистями. Я сама превращаюсь в инструмент. Меня уже нет.

Я застаю себя спящей. Когда краски сохнут, я сплю. Я закрываю глаза и проваливаюсь в неизвестность. Я ставлю будильник. Просыпаюсь и вновь приступаю к работе. Ставлю будильник. Просыпаюсь и вновь приступаю к работе. Я работаю тонко и деликатно. В техническом смысле я совершенна. Я отхожу, смотрю на то, что получилось. Я довольна. Мне нравится то, что я вижу. На маленькой электроплитке я варю кофе. Сидя на полу, я выпиваю все до последней капли. Разжевываю молотые зерна. Я ставлю будильник и засыпаю на двадцать минут. Мне снится Мадонна. Она закрывает мне веки. Аве, Мария. Слава над нею. Я вновь приступаю к работе. Я наливаю себе вина. Хлеб и вино. Плоть и кровь Господни. Кисть скользит по бледной поверхности щеки. Младенец мертв. Младенец спит. Реальность сливается со сном. Я просыпаюсь в холодном поту. Будильник не прозвенел. Я проспала десять часов. Я проиграла. До боли кусаю губы. Идет кровь. Кровь капает на палитру. Я смешиваю ее с колькотаром. Я пишу слезы Богоматери своими слезами. Время идет слишком быстро. Мне становится страшно. Я принимаю холодный душ. Я кричу от холода. Я хочу проснуться. Я просыпаюсь. И вновь приступаю к работе. Масло сохнет слишком медленно. Я включаю обогреватель на максимальную мощность. Срываю с окон шторы. Нужно много света и много тепла. Я завожу будильник и ложусь спать. Мне кажется, я горю. В ушах звучит колькотар. Я становлюсь пеплом. Я обращаюсь в пыль и разлетаюсь по мастерской, оседая на предметах. Я порчу собой лик Богородицы. Я порчу собой колькотар. Я просыпаюсь. Я задыхаюсь и продолжаю работать. В комнате так невыносимо жарко, что я теряю сознание. Это мое личное извержение вулкана. Мой личный Последний день Помпеи. Мне кажется, что я умираю. Но я просыпаюсь вновь и вновь приступаю к работе. Я включаю еще один обогреватель. Так жарко. Мне кажется, что все мое тело покрывается ожогами. Мне больно есть. Мне больно спать. Звон будильника причиняет мне боль. Я просыпаюсь и недоумении смотрю на картину. Неужели это я? Или кто-то другой сделал это за меня? Я плачу от того, как это прекрасно. Я смотрю на календарь. Остались еще сутки. Я успела. Я опередила время. Я выключаю обогреватель и распахиваю окно. Я дышу и задыхаюсь. От воздуха и от счастья. Я убираюсь в мастерской. Все должно быть чисто и аккуратно, как раньше. Никто не должен видеть, что я сошла с ума. Я ложусь спать. Впервые за эти дни мне легко и спокойно. Я поглядываю на свою Мадонну. Она смотрит на меня. И даже уснувший вечным сном младенец вдруг открывает глаза.