Ольга Шипилова - Пару слов о детстве. Деревенские рассказы

Поднимаемся по свежевыкрашенным ступеням казенного здания на второй этаж, я нервно щиплю игольчатые листочки цветов и сорю на пол. В дверях – воспитательница. Она улыбается маме и мне, и я вижу, что она добрая. Зовут ее Любовь Ильинична, и я в знак симпатии и дружелюбия тычу ей прямо в напудренный нос цветы, а про себя думаю: «Не предложить ли ей как символ моего глубочайшего уважения еще и свой чистый носовой платок?» Мама уходит на работу, я с горечью смотрю ей вслед. Любовь Ильинична берет меня за руку и осторожно, чтобы я не сорвалась на истошно-истеричный плач, вводит в группу. Там дети. Много детей. «Такие же казенные, как и я теперь», – печально думаю я и, насупившись, сжимаю видавшие виды кулачки, чтобы, если что, врезать как следует. Дети бросают свои игрушки и с любопытством обступают меня кольцом. Мне страшно, я никогда в жизни не видела столько маленьких людей. Дети внимательно, даже скорее придирчиво, рассматривают меня и мое желтое платье с карманами. Каждый считает своим долгом потрогать его пальцем. Я в ужасе! Зачем они это делают? И вдруг все на разные голоса, от сиплого до удручающе писклявого, предлагают мне дружбу. Дружить с ними я не хочу, да и не умею. Всю мою короткую жизнь у меня был лишь один друг – мой дед. Но он взрослый и сильный, за ним всегда можно укрыться, он много знает, много видел. А они? На что мне они, эти галдящие на все голоса гномы? Не знаю почему (наверное, для того, чтобы от меня отстали), я начинаю рассказывать детям, как живется ребенку на селе, как нужно доить корову, сушить сено, удобрять землю навозом. Дети не знают, что такое навоз, но от моего рассказа приходят в неописуемый восторг и еще больше хотят дружить со мной. Каждый во все горло орет: «Я! Я! Я!» Толкается, спорит с другими орущими и доказывает, почему больше остальных имеет прав на меня. Я смотрю на них, похолодев от страха. Но вдруг дети затихают и оглядываются. Я вижу девочку с двумя красными бантами в толстых волосах, она на голову выше всех остальных, в коротком, не по размеру для нее, платье. Эта девочка стремительно подходит ко мне, берет за руку и кричит рядом стоящему мальчику прямо в ухо: «Я буду с ней дружить!» Дети, осознав, что пререкаться с авторитетом бесполезно, тихо расходятся по своим углам. Так моя судьба в детском саду была предопределена.

Но вот воспитательница собирает всех на построение. «Строиться! Стро-о-о-иться!» – хлопая в ладоши, кричит она. Что такое «строиться» я не знаю. В деревне дед строил сарай из соснового бруса. Вкусно пахла стружка, интересно было трогать дедов лобзик и крутиться рядом. Но здесь ведь, наверное, что-то другое? Я стою как истукан и испуганно смотрю на воспитательницу. В это время та самая девочка с двумя бантами тянет меня за руку и ведет к суетящимся детям. Мы становимся в колонну парами. Наша с ней пара – вторая. Девочка с бантами придирчиво оценивает мой рост и, оттолкнув впереди стоящих ребят, ставит нас первыми. Обиженные ребята встают позади нас и блеющими голосами нараспев заводят: «Первые – горелые, под тряпкой половой, вторые – золотые, под Ленинской звездой!» Я никогда раньше такого не слышала. «Какие они все-таки умные, эти казенные дети!» – думаю я, а девочка с бантами, состроив ехидный прищур, показывает им язык. «Меня Даша зовут, – говорит она, – а тебя?» «Да-а-а-ша», – пробую, смакую я ее имя. Оно мне нравится, как и сама девочка. И я чувствую нутром маленького взрослеющего человека, что она не просто Даша, она моя Дашка, надежная, такая, которая на всю жизнь, навсегда, другой такой никогда, никогда не будет. С ней можно везде и всюду, ни за что не оступится, не поскользнется твоя нога. Я смотрю на Дашку и улыбаюсь ей, улыбаюсь этой чужой родной девочке.

Мы везде и всегда таскались с Дашкой вместе, вместе лизали сосульки на детсадовском дворе, вместе маршировали, всегда стояли и сидели рядом. Дашка доедала за мной такие ненавистные котлеты по-киевски, водила меня в туалет и завязывала шнурки. Вместе мы торчали в своем саду до семи лет и вместе пошли в школу в один класс. Я считала, что хорошо учиться можно лишь сидя за последней партой, и мы вместе честно за этой самой последней партой получали свои первые пятерки. Всегда успевающие, ответственные и одинаковые во всем. Легко и приятно было идти в жизнь с таким чистым и светлым человеком как моя Большая Дашка, крепко держаться за надежную сильную руку и ничего не бояться. Когда окончили первый класс и осенью будущего учебного года мы всем школьным составом на целый месяц поехали в Одесский санаторий, именно Дашка нянчилась со мной как с младенцем. Я крепко плакала по маме, и все время скулила как щенок. Дашка плела мне косы, мыла голову и стирала мое бельишко. Дашка пускала на салфетках с пятого санаторского этажа голубиный помет прямо на головы одесситам, они смешно ругались, а мы хохотали. Дашка сидела со мной по ночам, когда меня мучили бессонницы, и заставляла есть в столовой.

Мы росли верные друг другу. Я всегда знала, точнее, была уверена, что Дашка никогда не предаст, не подведет, не обманет. Но шло время, и мы как-то неожиданно стали замечать, что у нас два совершенно разных склада ума: я – гуманитарий, Дашка – математик. Случались моменты, когда мы попросту не находили общих тем для разговора или спорили о вещах, о которых лучше молчать с другом. Спустя некоторое время мы оказались в разных классах, но все же в одной школе, и пока Дашка грызла свои интегралы, я зачитывалась Достоевским, влюблялась и снова зачитывалась Достоевским. Мы не заметили сами, как отдаляемся, мы пропустили что-то очень важное, что-то, о чем я жалею всю жизнь. Иногда мне казалось, что я раздражала Дашу своей инфантильностью, каким-то редким состоянием души, когда деревья большие и солнце желтое, когда все пахнет березовым соком, и чуть-чуть хочется плакать.

Дашка ушла из моей жизни так же стремительно, как и вошла в нее. Много лет я думала и гадала, где и когда я потеряла ее, что именно сломалось в нашей дружбе и почему она, эта самая дружба, вообще перестала быть. Даша ничего не оставила мне взамен, лишь пустоту. Много людей хороших и плохих встречались на моем пути, много друзей и врагов, но ни один из них не был похож на нее, не смог заменить Дашку. Мы живем разными жизнями, почему-то теперь такими не похожими друг на друга, наши пути ни разу не пересекались. Лишь однажды я встретила ее на улице, но моя Дашка прошла мимо, наверное, потому что нам стало больше не о чем говорить. Но часто я закрываю глаза, и стоит передо мной в своем коротеньком платьице с двумя красными бантами в толстых волосах девочка, которой у меня больше нет, но которую я так сильно любила. Стоит передо мной спутник моего безмятежного детства, родная, чужая – моя Дашка.