Игорь Тарасевич - Неистощимая

– Что, в доме больше никого? – отрывисто спросил Красин у Стеши. Та быстро взглянула, но отвернулась сразу же – не так-то легко было сейчас глядеть в сверлящие глаза Красина.

– Никого, барин. Побегли все в деревню. – Признаться, и горничная, словно бы ее хозяйка, говорила как-то странно, а уж это Красин отметил сразу. – Отвести коня? – еще спросила Стеша, потупляясь под взглядом Красина.

– Salle de bain! Monsieur me dirige cheval. [62] Приготовьте ванну. Месье сам отведет лошадь. (фрaнц.)

– Écouter. [63] Слушаюсь. (франц.)

Обе прошли в дом, Красин, все вертя головой и прижимая к себе сюртук с деньгами, действительно повел было измученного гнедого в сторону конюшни, но тут же, на счастье свое, вернулся и привязал уздечку прямо к балясине на террасе. И расседлывать не стал.

– Извини, брат, – сказал коню. Похлопал того по мокрой шее. Конь все фыркал; кони, еще раз напоминаем мы вам, не любят запаха крови, не любят. Сам же гнедой один издавал запаха на целый эскадрон, и от Красина пахло совсем невыносимо; признаться, от Красина просто воняло сейчас.

Красин взял сюртук в левую руку, прихватил, сколько мог, ее поудобнее, правой потянул с плеча винтовку и пошел с пальцем на спусковом крючке вдоль дома слева.

Слева от дома тянулся яблоневый сад, первая нежно-зеленая падалица уже похрустывала под сапогами. Красин прошел, крадучись, саженей двадцать и остановился, прислушиваясь. Ему показалось, что он слышит, как в ванной льется вода – как из ведра наливают в поблескивающую ванну дышащую горячим паром воду. Катя, значит, сейчас пробует воду голой ногой. Красин встряхнул головой и вновь прислушался.

Тихий летний вечер лежал возле усадьбы; уже удлинились тени; ветерок совсем стих. С третьего этажа в открытое окно падали характерные звуки выдвигаемых и задвигаемых ящиков комода – Стеша собирала для Кати белье и полотенца, Катины жилые комнаты и Катина ванная комната с небольшой печью как раз на третьем этаже и располагались. А природа и все, что виделось вокруг, – сад, трава, земля, небо – они никак не звучали сейчас. Из-за угла выскочил Чарлей, осмотрел напряженного Красина, фыркнул на него и побежал, смешно подбрасывая задние лапы, обратно за дом. Красин, безотчетно копируя Чарлея, тоже фыркнул по-собачьи, повернул вслед за псом назад, вновь миновал крыльцо и двинулся вокруг дома с правой стороны. Тут начинались хозяйственные постройки – чуть поодаль, а еще дальше шли дровяные и сенные сараи, потом каретная, а сразу за углом стояла конюшня, в распахнутые ворота виделись темные на контрасте с двором, залитым вечерним солнцем денники. Никого. Никого.

– Mon cher, – услышал Красин над головой Катин голос. Красин обернулся. Катя, голая, стояла в окне и манила его к себе рукой. Ее груди торчали вверх, соски, даже и на взгляд тверже камня, горели огнем. – Mon cher. Ne venir… Tu… – счастливо и освобождено засмеялась, и Красин вновь перестал быть пророком – на время, потом–то он опять вернулся в правильное состояние. – Je suis tellement heureux de toi dire «tu». Viens ici. La deuxième fois, cette horreur ne se reproduise pas… [64] Милый… Милый. Иди… Ты… Я так счастлива говорить тебе «ты». Иди сюда, этот ужас больше не повторится. (франц.)

Так Катя второй раз за день спасла Красину жизнь.

Через минуту, да менее чем через минуту оба стояли друг перед другом нагие. Красин словно бы с винтовкою наперевес между ног – а винтовку-то бросил в соседней с ванной комнате на полу, – словно, говорю, с винтовкой, розовым напряженным жерлом точно смотрящим Кате в живот, да и выше, в груди, а Катя с чистым банным полотенцем в руках, которое она тут же бросила на край ванны, чтобы Красин мог ее всю рассмотреть без какой помехи; на Кате оставался только маленький золотой крестик в ложбинке меж грудей и на правой руке – почему-то не снятый – торопилась – золотой же браслет с поднимающей головку синеглазой змейкой; Катя такими же горящими синими глазами рассматривала Красина тоже, постепенно покрываясь краской – со щек краска пятнами поползла на шею, на груди и живот, но Катя не защищалась от взгляда руками, словно стыдливая боттичеллиева Венера, нет, нету! Катя, не хохочущая, как обычно, а тихонько смеющаяся Катя вся была открыта своему мужчине, вся, целиком.

Они не успели сделать и шага друг к другу – за окном как-то нехорошо, дурным звуком, страшно взвизгнул, закричал, словно человек, Чарлей; выражение счастья в миг исчезло с лица Красина. Красин шагнул к окну, у которого только что стояла, призывая его, Катя.

Чарлей лежал возле ворот конюшни со вспоротым животом, вместе с ударами еще бьющегося сердца из собачьего живота толчками шла кровь. Мгновение висела тишина, а потом из-за ворот выглянула мужицкая морда в шерстяном вaляном колпаке – Красин тут же встал за портьеру – выглянула мужицкая морда и мужик повел в поводу коня – призового княжеского серого в яблоках рысака Гамильтона, копыта глухо стучали, странно было бы мужикам полагать, что стук копыт не услышат в доме. Следом мужики повели одну за другой всех лошадей. Катя уже стояла за спиной Красина и тоже глядела вниз, на них обоих ступор нашел на пару минут. Из-за угла выехал еще один мужик, этот – на бежанидзевском гнедом; Красину на мгновение помстилось, что верхами сидел задушенный им сегодня Сидор – в той же визитке, в той же тирольской шляпе и в той же аккуратной рыжей бороденке; тут Катя тихонько вскрикнула, зажала рот рукою, но поздно было – мужик поднял голову вверх, их с Красиным глаза встретились; это действительно был мертвый Сидор, только уже не с вывернутой шеей, не с разбитыми и окровавленными ртом и носом, а с чистым волчьим оскалом под рыжими усами. Мертвец поднял обрез бердана и выстрелил, Красин отшатнулся, отжимая голую Катю голой спиною в сторону; пуля со чпоком – чпокк! – вошла в оконный переплет.

– Suivez-moi! [65] Иди за мной! (франц.)

Катя схватила Красина за руку и потащила за собой.

– Подожди! Деньги!

Красин выбежал в соседнюю комнату, затем в следующую, затем еще в следующую – в Катину спальню, одним махом, словно Одиссей – Пенелопову из цельного куска дерева лежанку, одним, значит, махом придвинул огромную железную кровать к дверям; он успел захватить и брошенную винтовку, и бриджи свои, и грязный, уже в высохших кровавых разводах бесформенный черный ком – сюртук с деньгами.

– Où sont vos bijoux? Bijoux! Robe! [66] Где твои драгоценности? Драгоценности! Платье! (франц.) – крикнул Кате.

– Dieu les bénisse! Dépêchez! [67] Бог с ними! Поторопись! (франц.)

Она, выставляя голую попку, с натугой потянула забранную вишневым шпоном стенку, и та вдруг со скрипом поехала в сторону, обнажив маленькую дверцу в стене.

– Voisi! [68] Вот! (франц.)

Они, согнувшись – Катя пополам, а Красин встав на четвереньки, влезли в дверь, Красин задвинул за собою потайную раму и дверь закрыл на тяжелую ржавую задвижку. И тут же мерзавцы, топоча не хуже лошадей, ворвались в комнату, в которой только что стояли у окна Красин с Катей. Но Красин с Катей уже босиком бежали по скользкой и смрадной винтовой лестнице вниз – в полной темноте, перед непривычными ко тьме глазами ходили темные пятна; чудо, что не споткнулись и не сломали на лестнице-то себе ни ног, ни шеи. Тут было совершенно темно, глаз коли, только в одном месте из стены бил наполненный шевелящейся пылью луч света, и Красин, невольно остановившись, приник к отверстию.