Вадим Слуцкий - Гори – и не сгорай. Рассказы о первой любви

А Галина Ивановна еще подумала и догадалась – она умная, недаром заслуженная учительница:

– А откуда же у вас земля? Вы, наверное, горшок с цветком разбили?

Посмотрела: так и есть – на одном подоконнике не хватает горшка.

У Галины Ивановны голосок тоненький, как свистулька. Тут он стал совсем тоненьким:

– Кто же это разбил горшок? Танюша Иванова, ты не знаешь, деточка, кто разбил горшок?

Тут, смотрим, Таня неверными шагами направилась прямо к Галине Ивановне. Я ужасно испугался – сам не знаю, чего: не съест же она Таню в самом деле, как жаба муху! Подошла Таня к ней и что-то ей зашептала на ухо. Пошептала-пошептала и отошла, села опять на место.

А Галина Ивановна опять подумала и говорит:

– Деточки! Положите все руки на парты.

Мы положили. Она очень медленно прошла и всех осмотрела. А у нас-то с Любой руки в земле. А у Тани чистенькие: она их успела вымыть.

И опять Галина Ивановна ничего не сказала. Ведет себе урок. И мы пишем себе, пишем, и стали уже обо всем забывать. И Таня порозовела, повеселела.

Но после уроков Галина Ивановна нас с Любой оставила. Вызвала по телефону наших родителей. И что-то им там говорила.

Потом моя мама купила для нашего кабинета какой-то сверхроскошный цветок. Но самое главное – нам с Любой пришлось целый месяц каждый день поливать все цветы в классе. Любе это, по-моему, даже нравилось. А я с тех пор не выношу цветов в горшках. У меня в комнате нет ни одного цветка.

Забавно, но я – такой умный – сначала ни о чем не догадался. Но в тот самый день во дворе я увидел Таню. Она была как всегда: веселая, с улыбкой, вся розовая. Заметила меня – и вдруг нахмурилась, как будто разозлилась, и сразу резко отвернулась. И слышу: что-то она про меня говорит своим подружкам – и те смеются.

А раньше она меня почти не замечала, но, в общем, относилась неплохо: ей нравилось, что я в нее «втюривши».

И тут меня осенило.

Очень хорошо помню все, что тогда чувствовал, будто это вот сейчас все случилось. Сначала мне стало очень больно.

Кстати, это не была догадка. Я не думал: «А, да это же она наябедничала Жамбончику, что у кого руки грязные, тот и насыпал землю на кресло и разбил цветок». Я почему-то вдруг узнал , что это именно она сделала. Без всяких сомнений. Как будто какой-то голос с неба мне сообщил. И я до сих пор не сомневаюсь: так и было. Хотя доказательств нет никаких.

И мне стало больно. И в то же время я был очень удивлен. Таня этого сделать не могла. Значит, это уже не Таня? Я ничего не мог понять. Было очень грустно и как-то пусто на душе.

А Таня с тех пор меня возненавидела – почти как Галину Ивановну. А с Галиной Ивановной они очень подружились. Таня стала ее правой рукой. Ей давались самые ответственные поручения. Когда что-то случалось, Галина Ивановна всегда обращалась к Тане. Но в классе Таня стала сама по себе, а мы все – сами по себе. Денис больше за ней не бегал, никто с ней не играл.

Сначала мне было ее жалко. Потом все это стало забываться, уходить в прошлое. Мы закончили третий класс. А в четвертом нас рассадили по разным классам.

С тех пор прошло много лет. Таня и я заканчиваем школу. Она все эти годы хорошо училась, шла на медаль. Я нет.

Однажды, не помню, когда это было, кто-то из наших гостей увидел в окно Таню и восхитился:

– Какая красивенькая девочка! Настоящая Дюймовочка!

Почему-то я это запомнил. Она действительно похожа на Дюймовочку: такая легкая и светлая.

А потом мне пришло в голову, что Таня не Дюймовочка. Она – Дерьмовочка. Но я о своей догадке никому не сообщил.

Иногда я, как прежде, вижу Таню в нашем дворе. Она стала взрослой красивой девушкой. Волосы у нее уже не такие светлые, как раньше: теперь они золотистые – как спелая рожь. Но она по-прежнему всегда улыбается.

Вот только меня это уже совсем не трогает. Я вижу ее – и ничего не чувствую. Мне уже давно не больно.

Хорошо ли это? Не знаю.

Дюймовочка превратилась в Дерьмовочку.

Красивая девочка Таня навсегда ушла из моей жизни, ушла так далеко, в такую дальнюю страну, откуда уже невозможно вернуться назад.

Володя проснулся с ощущением чего-то очень хорошего, яркого и светлого. И не мог со сна вспомнить, что же – чему он рад… Да, ведь завтра его день рожденья!

Но радость была сегодняшняя. Этот предпраздничный день грел душу больше завтрашнего: что там еще будет, неизвестно, – кто придет, кто нет, и как там все получится – а сегодня предстоял хороший день. Предвкушать удовольствие иногда приятнее, чем испытывать его. И даже хочется: пусть растянется ожидание, наполненное давно обдуманными делами и мечтами.

Умывшись, Володя раскрыл старую спортивную сумку, достал со дна, из-под вещей, драный черный кожаный бумажник. Это и было первое приятное дело. В бумажнике копились деньги на день рожденья.

Володя вырос без отца, с матерью и младшей сестричкой, в маленьком городке. И так уж повелось, что по-настоящему, с гостями, праздновались только сестренкины именины; его всегда поздравляла одна мама. А он и родился-то 26 июня: день совсем неподходящий для такого дела – занятия в школе кончились, кто на даче, кто уехал далеко – некого пригласить.

Теперь он учился в Москве, в университете: шла сессия, знакомых было много. Очень хотелось первый раз в жизни отметить этот день по-настоящему.

Володя выпотрошил пухлый растерзанный бумажник, вывалил деньги на стол. Стол был маленький, кухонный, с розовым пластиковым верхом. Еще в комнатке был стул, старая пружинная кровать, над столом полочка. Одежда – в стенном шкафу.

Комнатешка – 7,5 квадратных метра. Володя – плечистый парень под 190 см. ростом – выглядел в ней странно: «как улитка в своем домике» – так Настя говорила. Стоило это жилье 3 тыс. рублей в месяц.

Володя содержал себя сам. Работал вышибалой в ночном заведении, но приходилось не спать и обязанности неприятные – к тому же он не угодил хозяину: того томила мечта об охраннике с внешностью гориллы и волчьим нравом – Володя же внешне годился, но был деликатен, мягковат.

Потом он освоил клавиатуру с латинским шрифтом и стал подрабатывать в бюро технического перевода.

Капиталов набралось достаточно, почти 4 тысячи. Он задумался, что купит, кого пригласит. Хотелось – немногих, самых-самых – отборных!

Втайне он мечтал об этом дне с детства. Никогда никто ему ничего не дарил: мать покупала только нужные вещи. Никогда никто не приходил – именно к нему. Он был «филей» – филином: любил лес, рыбалку, одиночество, книги. Но хотелось еще и другого: чтобы вокруг были красивые веселые умные лица, девушки, – почувствовать себя равным среди них, надышаться радостью, смелостью, взять у них уверенности, силы.