Сергей Данилов - Детство золотое. Повесть

Она постоянно советовалась с тётей Клавой, с тётей Аней, другими соседками, встречаемыми на улице и, в конце концов, решила отложить трудоустройство на осень, вплоть до окончания сбора урожая, который в этом году, судя по завязи смородины и ранетки, должен быть рекордным. Главное, заморозков июньских не случилось: плодовые деревья и ягодные кусты сплошь усыпаны замечательной завязью.

– Перейдём на подножный корм? – предложила мама Мите.

– Перейдём, – с радостью согласился тот, представляя, что с этого дня их семейство начнёт питаться травкой, в обилии везде произрастающей, беря пример с коровок и барашков, и забот не знать со всеми этими супами, пюре и котлетами.

В самом скором времени они действительно перешли на подножный корм, однако не совсем так, как Мите представлялось.

Теперь, когда он просыпался утром, мама уже возвращалась с базара, куда к шести часам относила на продажу корзину с редиской, луком, укропом. На вырученные деньги там же, на базаре приобретались самые необходимые продукты, а оставшуюся мелочь: пятаки с десятиками мама раскладывала на столе, считала, составляя столбики, думала о чём-то и сообщала с облегчением: «Ну, на сегодня нам должно хватить, а завтра – видно будет».

Из сумки вынимались вкуснейшие в мире горячие беляши, а на дне еще находилось с полкило баранины, завернутой в большой лист хрена на обеденный суп. Они завтракали салатом из своей огородной редиски, беляшами со сладким чаем, вкуснее еды Митя себе вообразить не мог.

Сразу после завтрака наступало время набирать воду для вечерней поливки огорода, чтобы за день она хорошенько прогрелась на солнце.

Взяв коромысло и вёдра, мама шла на колонку, Митя вприпрыжку бежал следом. Его помощь простая, но необходимая – открывать и закрывать ворота на улицу, не то может заскочить какая-нибудь уличная собака и вытоптать весь их подножный корм.

Кошки не столь опасны, но и они представляют угрозу для свежих посадок: любят бегать по рыхлой земле грядок, разрывая их задними ногами. Только вчера мама выдергала остатки редиски, перекопала землю, заборонила граблями, сделав грядочку ровненькой, посадила новые редисочные семена, полив их из лейки. Теперь грядку надо беречь и охранять как зеницу ока, ведь она даст им будущий подножный корм.

Вёдра на коромысло мама надевает громадные: наполненное водой Митя не может даже одно приподнять от земли, а мама несёт на плечах два, совершая за утро много походов на угол квартала к водопроводной колонке, постепенно наполняя бочку.

Что действительно хорошо, с утра возле колонки очередь маленькая: когда один человек стоит, набирает воду, когда двое. Зато вечером здесь скапливается уйма народу, тогда приходится долго стоять-ждать каждый раз, да и напор утром лучше.

Мама наливает вёдра по самые краешки, играючи взметает коромысло на плечи, несёт, не плеща ни капли. На третьем-четвёртом походе начинает уставать – тянуть при ходьбе шею, а вода потихоньку расплескивается на землю. В Митины прямые обязанности входит вовремя сообщать ей об этом.

По пути они обязательно здороваются с прохожими: тёткой Федосьей, бабой Лизой, спешащими в церковь, откуда доносится утренний колокольный звон, потом дядей Геной, идущим на завод в костюме и при галстуке.

– Здравствуй, Геннадий, – говорит мама, отворачивая в сторону вёдра, чтобы случайно не задеть.

– Здравствуйте, – дядя Гена останавливается. – Ну как, устроилась на работу?

Мама опускает глаза, начинает оправдываться.

– Пока ничего не подыскала. Сейчас сад да огород требуют много времени, только успевай разворачиваться, да и ребёнка куда девать?

– Пойдёшь на завод, устроим в ведомственный садик.

– Нет, к станку не хочу. Не по душе дым, да гарь, да мазут.

– Тунеядствовать тоже нечего. Смотри, так недолго покатиться вниз по наклонной плоскости. За тунеядство статья предусмотрена, в курсе?

Глянув на часы, дядя Гена торопливо кивает и уходит на завод размеренным механическим шагом. Они с мамой идут дальше своей дорогой. Вода из вёдер сильно плещется, Митя громко сообщает об этом, но мама будто не слышит. У неё портится настроение.

– Что топчешься? Открывай калитку! – кричит она. – Нет, чтобы матери помогать, так он ворон считает!

Митя отворил калитку в ограду, закрыл следом и побежал быстрее вперёд – открывать огородную, которую надобно стоять-придерживать, чтобы не ударила с размаха по ведру.

Мама выливает воду, бормоча вслух: «Тунеядство, тунеядство, ну где здесь тунеядство, когда работаешь круглосуточно тягловой лошадью? Бочку одну наполнить – надо десять раз на колонку с коромыслом сбегать, а одной бочки на огород разве хватит? Ещё ванну налить да бачок для дома. Умник нашёлся! Между прочим, мне уже не семнадцать лет, чтобы здесь лямку тянуть да еще на заводе железо ворочать. Без того всю жизнь напролёт, как лошадь, в мыле бегаешь, а он идёт в костюмчике за столом сидеть – чинуша! Тунеядством пеняет. Боится, что денег приду просить в долг».

Она заторопилась на улицу сердито гремя вёдрами, оставив калитку открытой. Чувствуя, что только мешается под ногами и у мамы неважное настроение, Митя более не решился сопровождать её до колонки, остался возле дома.

Молчаливо замкнувшись, мама безостановочно таскала воду, пока бочка, бак и ванная не наполнились до самых краёв.

Вылив последнее ведро, она почти упала на огородную лавочку и зачем-то долго смотрела на цветущие желтыми цветками помидорные кустики. Вдруг улыбнулась Мите, из чего следовало, что настроение её начало подниматься.

– Ничего, сынок, живы будем – не умрём. Солнце высоко стоит, часов десять, никак не меньше. Идём в дорогу собираться, а то народу опять будет на остановке – с автоматом не пробиться.

Их мичуринский участок находится далеко за городом, туда долго добираться. Быстрее всего, конечно, можно доехать на автобусе.

По краям площади располагаются несколько остановок разных маршрутов, и на каждой гудит немалая толпа желающих уехать. В центре площади шеренгой выстроились автобусы.

Когда какой-нибудь из них запускает двигатель и выруливает к остановке, на него тотчас набрасываются люди, числом в несколько раз превышающим количество мест в салоне. Начинается штурм дверей.

– Это ещё что, – наблюдая соседнюю посадочную площадку, где разыгралось очередное столпотворение, сказала мама своей знакомой Павловне, представительного вида старухе в чёрной одежде и чёрном платке, со всегда суровым лицом, – а что тут будет в воскресенье!

– В воскресенье все в сады ринутся, тогда нам здесь делать нечего, – согласилась Павловна, и её лицо стало ещё суровей, почти как у воина-пограничника, если рассматривать черный платок, надвинутый по самые брови, в качестве воинской каски. – А и сейчас зря ждём, только время теряем, надо на трамвае ехать да пешком через лес идти. Вернее будет.