Екатерина Терешкевич - Балка. Здесь

– Без фейерверка – это была бы не Сталина.

У Матвея такое выражение лица, будто он чем-то безмерно удивлён.

Первое января. Город Возледнепровск. Похороны.

Улица пуста и измята, как старая обувная коробка. Серое в желтизну, цвета трухлявого картона, небо крышкой лежит прямо на заборах. Хорошо, что на улице Сосновой такие высокие заборы, а не то лежать бы небу прямо на моей макушке. Вместо этого на макушку сыплется мокрая пакость, которая пытается имитировать дождь. От небесной пакости лицо моментально покрывается маслянистой плёнкой и становится противным на ощупь.

Мелкой мутной моросью испятнаны Юлькины очки, зато глаза за линзами прозрачны.

– Спасибо что приехала, – сказала Юля, слегка качнувшись вперед.

Я так и не поняла, был ли этот жест приглашением к объятиям, или просто у неё подкашивались ноги, но поспешила обхватить широкие и твёрдые как новый диван Юлькины плечи. Четыре снулых гвоздики в моей руке хлопнули Юлю по спине.

– Тая поехала за батюшкой, скоро уже прибыть должны, батюшка у нас очень обязательный, – пояснил зачем-то Матвей.

Я закивала, лихорадочно соображая, при чём здесь батюшка. Не должно быть никакого батюшки, по определению не должно. Иначе основы мироздания окажутся под угрозой.

Сталина Викторовна, тётка моего бывшего мужа, была Железной Старухой.

Самой что ни на есть типичной. Эталонной.

И имя – не более чем удачное совпадение.

Старшая сестра в многодетной семье, она всю жизнь работала и нянчила. Сначала нянчила младших братьев и сестёр. Потом их детей и детей их детей. Помогала выхаживать всех, кого надо было выхаживать в пределах досягаемости: подруг, коллег, родственников. На мужа и собственных детей времени, понятное дело, не хватило, хотя стародевичество и не является необходимым условием принадлежности к клану Железных Старух. Как истинная дщерь этого клана, Сталина Викторовна обладала чувством долга высотой с Эйфелеву башню и двумя справками из разных поликлиник о перенесенных в 1985 и 1978 годах ОРЗ.

Остальные свои болячки она пользовала сама, активно привлекая в клуб самолечения знакомых Железных Старух. О, десятой доли тех невероятных процедур хватило бы насмерть замучить чемпиона мира по сумо.

Одна соевая диета чего стоила. А перекись водорода?! А дыхательная гимнастика с обливаниями?! А…

Да ладно, это не так важно.

Важно, что помогало. Помогало! Железные Старухи вставали после инсультов, инфарктов, радиальных переломов шейки бедра. С диабетом, атеросклерозом, полиартритом и бог ещё знает какими ужасами в анамнезе. Вставали и плелись тихонечко со своими тряпичными кошёлками за молоком на базар, потому что внуки должны пить хорошее молоко, а не то, что продают в тетрапаках. В ненужных, ностальгических очередях за пенсией они делились и обменивались очередными волшебными рецептами, порождая городские легенды о мистических свойствах димексидовых припарок с фикусовыми листьями.

Наивные обыватели в стремлении следовать этим рецептам часто оказывались в реанимации. Тут верить надо, истово верить, в обход, а кое-где и поперёк здравого смысла.

Железные Старухи могут верить во что угодно.

Железные Старухи никогда не меняют своих убеждений.

Неужели миру суждено рухнуть именно сегодня?

В большом, неухоженном, выстуженном доме густой невидимой субстанцией колыхалась тишина. Многочисленные Юлькины питомцы (собака со щенками, два кота, ворона в клетке и абсолютно безбашенный попугай) затаились по углам.

– Не раздевайся, – предупредил Матвей. – Мы со вчера отопление выключили. Эти, на освидетельствование которые приехали, орали, что в морг надо везти, что до похорон Сталя у нас поплывёт, что бригада «скорой» приедет в лучшем случае первого к вечеру, а то и второго.

– А так бы и было, – согласилась Юля. – Если бы не Тая, раньше третьего мы бы не управились. Шутка ли, тридцать первого числа после четырёх кого-то поймать? Морг – полторы тысячи в сутки, а Матвей месяц в рейсах не был, вот как Сталя слегла, так и не был.

Юля монотонно перечисляла многочисленные подвиги своей кумы Таисии, совершенные ею в борьбе с алчным кладбищенским шакальём и безответственной местной бюрократией. И проплывали передо мною мутным хороводом и доктор, Гиппократ местный, упившийся в хлам уже в пятом часу, и наглые менты, и жадные до потери человеческого облика похоронных дел мастера. И соседи, куда ж без них-то. Хотя, наверное, я слишком много хочу. Встать из-за праздничного новогоднего стола и пойти обмывать чужую, трижды ненужную бабку – на такое способны только Железные Старухи. Не случилось на улице Сосновой других, кроме той, что лежала сейчас на досках, Железных Старух, а остальные… Они-то не железные.

Я слушала этот тысячу раз уже слышанный рассказ и мусолила в пальцах гвоздичные стебли, судорожно пытаясь сообразить, надо ли их положить в пустующий пока гроб, или держать, или приткнуть рядом с телом. Никогда не могла постичь всех этих мрачных премудростей. Вот с венком не было бы никаких хлопот: поставила бы в угол, к двум другим, милое дело. И мысль такая приходила, и контора нужная работала (им что новый год, что день ихтиолога – всё едино), но не смогла я придумать, что написать на креповой ленте. «От коллег»? Да, профессия у нас общая, но вместе мы не работали. «От родных»? А считается ли бывшая жена племянника роднёй? Вряд ли. «От друзей»? Нехорошо врать мёртвым. Не были мы с ней друзьями. У нас были прекрасные отношения, взаимная приязнь, к тому же она без памяти любила мою малявку, но дружба… Нет, не то слово. А того слова я не нашла и теперь уже не найду.

То слово я могла, наверное, вспомнить, если бы застала Сталину живой.

А теперь…

…Железные Старухи неузнаваемы в смерти.

Что-то неуловимо смещается в их лицах. Какая-то несущая стена пропадает, и они становятся просто старухами. Одинаковыми, как рубашечные пуговицы.

Железные Старухи живут долго и умирают трудно. Их тела и души, привычные к ежедневной каторжной работе на ниве Нетревоженья Близких, не могут вот так просто взять и перестать жить. А вдруг удастся избежать таких ненужных, противных хлопот? А вдруг получится ещё хоть на год-неделю-день уберечь родных от всех этих неприятностей? А вдруг? А если раков распарить в керосине? Говорят, от всего помогает.

Но в шифоньере – стопка неприкосновенно-чистого белья, «приличное» платье и тощий конвертик с немыслимо как сэкономленными (пенсия-то, пенсия от щедрот государевых!) ассигнациями. Хотя нет, конвертик часто отсутствует – живым нужнее.

Железные Старухи умеют добиваться своего: их похороны доставляют хлопоты минимальному количеству народа. Большинству тех, кого это событие могло бы огорчить, уже безразлично. Железное – оно долговечнее, чем нежелезное.