Сергей Латышев - В плену Черноруссии. Вместе, навсегда

Можете счесть меня трусом или закидать гнилыми помидорами. Но я убежал. Возможно я и мог тогда спасти Дмитрия. Возможно. А возможно бы и погиб вместе с ним. Их было слишком много. Бегали они не очень быстро. Но факт того, что они бегали не дало бы мне возможности перебить их поодиночке. Я бежал без остановки и без оглядки. Через лес. Это сейчас я понял, что бежал на восток. А тогда просто бежал. В основном, путь пролегал через хвойные и смешанные рощицы, а иногда сменялся, заросшими травой, полянками. Я как-то даже пробежал через сельскохозяйственные угодья, но череда деревьев по кругу, посаженных для защиты посевов от ветра, не позволяли мне определить, в какой именно стороне находился местный колхоз. Я никогда прежде не бежал так долго и без остановок. Лишь перебравшись через железнодорожные пути передо мной возникло шоссе, за которым начиналось безбрежное зеленое море. Когда-то в детстве отец рассказывал историю о том, как один древни-греческий гонец, бежал сорок два километров без остановок, чтобы сообщить своему владыке о приближении армии врага. И как только он сказал свои слова, его сердце остановилось. Моё сердце не остановилось в тот момент, но силы уж точно иссякли и тело свалилось на траву у песчаного берега. Да даже если бы сердце и остановилось. Это всё же лучше, чем быть заживо съеденным.

Обычно, после тяжелой физической деятельности, люди спят очень крепко и в таких ситуациях сны не видят. Но я видел. Ну или запомнил потому, что проснулся не от того, что выспался. Во сне я ходил по аэродрому в Мирославле и искал первого пилота. Почему первого? Ведь я и так уже капитан. Я никогда не был вторым пилотом. Если не считать моё обучение в летной школе. Однако, не смотря на то, что искал я только одного человека, на аэродроме не было ни души. Как будто все люди занимались своей деятельностью и в раз исчезли. На своих местах стояли некоторые пассажирские самолёты с подогнанными трапами. То тут, то там стояли погрузочные машинки с прицепами, в которых были нагромождены рюкзаки всех размеров и расцветок. Ангары, тянущиеся от терминала почти до конца полосы поигрывали блеском жести. И тут задул ветер. Холодный и пронизывающий. Как черви, заползающий во все щели между складками ткани и словно горячим лезвием, обжигающий кожу. Прямо в щеку врезалась снежинка. Через секунду растаявшая и превратившаяся в небольшую капельку, раскачиваемую нарастающим ветром. Затем ещё одна и ещё. А после глаза стала закатывать пелена попадающего в глаза снега. Огромными белоснежными хлопьями, гонимые ветром и заволакивающими всё вокруг. Снежный ветер перешёл в метель, и начал хоронить под слоем снежинок всё, что было вокруг. Сначала бетонные плиты под ногами превратились в бесконечный белый ковёр, уходящий в туман. Потом едва различимые силуэты машин превращались в снежные холмы. Я хотел было сделать шаг в сторону терминалов, но не смог оторвать ног от земли. Они как будто примёрзли. Потом снова. И снова. Где-то в глубине некий внутренний голос подсказывал – «Борись! Не сдавайся». Я собрался и дёрнул ногой со всей силы и, словно вместо ноги, выдернув душу из сновидения, открыл глаза.

И проснулся я действительно от холода. Земля, на которой моему тельцу пришлось провести ночь, уже остыла. Конечности и весь правый бок, включая ту же половину лица, немного онемели. Это было раннее утро. Часов пять или шесть. Солнце ещё не встало, но уже было достаточно светло. Не было никаких звуков. Один лишь плеск небольших волн у моря, нарушал тишину. Не знаю, какая была температура воздуха, но точно не больше десяти градусов. Надеюсь, я тогда не подхватил пневмонию или ещё чего. Подняться было очень трудно. Как будто сегодня на улице первое января.

«Где ты, дедушка мороз? Дай мне шубу, я замерз.»

Наконец поднявшись, покрутился по сторонам, но ничего не было видно дальше пары десятков метров из-за сильного тумана. Из одежды на мне были лишь синие однотонные джинсы, рубашка и майка. Ну и кроссовки, затёртые, хотя без дыр и обещающие прослужить ещё… какое-то время, если только булыжники не пинать. А в карманах оказалась одна зажигалка.

Растирая руки и выпуская на них пар изо рта я пошагал в сторону шоссе. И лишь сделав несколько шагов, пустой желудок дал о себе знать. И действительно, в последний раз я ел вчера утром. Все мои пожитки остались на дороге в Красноставе. В брошенном рюкзаке.

Дойдя до шоссе у меня было только два варианта. На лево или на право. Из этой местности я знал расположение только больших городов. Но учитывая то, что совершенно не представлял, где нахожусь, трудно было сориентироваться. В этом тумане разглядеть направление тоже не удается. И я пошел на лево. Почему на лево? Потому что ходить на лево, это хотя бы звучит.

В любой ситуации ищи что-то хорошее и пережить её будет проще, какой бы дерьмовой она не была.

Сейчас у меня была возможность обо всём поразмыслить и взвесить. Кто это был? Живые мертвецы? Настоящие зомби? Это и есть та инфекция, о которой говорили? По этому здесь введен карантин? Неужели военные не смогли это остановить? И выжил ли вообще кто-то? Может инфекция одолела вообще всех людей? Потому здесь и не было мародеров. Может я и сам уже заражен? Если да, то сколько мне осталось? Я остановился на мгновение и взглянул на свои руки. Они были в крови. Хоть и засохшей, но все ещё красной. Я свернул с дороги и дошел до моря. На улице и без того было холодно, так тут теперь в добавок и прохладная морская вода. Умывая руки и глядя на волны, уходящие в туман, к моему голоду прибавилось чувство жажды. Морская вода слишком солёная, но если её перегнать путём кипячения и сбора пара, можно создать вполне пригодную питьевую. Но, кроме зажигалки, у меня с собой ничего нет, так что придется пока идти дальше. Может найду где какую водокачку. Отмыть пятно крови на правом рукаве рубашки обычной водой не удалось. Даже только если бы кровь только что капнула на ткань, уже полностью смыть бы не получилось, а тут засохла – совсем гиблое дело. Без порошка или хотя бы мыла, не обойтись. Я встряхнул руками, чтобы сбить последние капли и вернулся обратно на дорогу, чтобы продолжить мой путь налево.

Что касается моих напарников. Хоть я и работал с ними некоторое время, да и остался в одиночестве, чувство большой утраты не испытывал. В следствии безвыходной ситуации, мне приходилось их терпеть. Человек, некогда сидевший в тюрьме и имеющий у себя на теле синие наколки, никогда не вызовет у меня уважения. Даже там, на аэродроме в степи, я был не слишком разговорчив. Предпочитал дело болтовне. Наверное, только по этому, толпы бывших и будущих заключённых, меня не трогали. Хотя, за свою подозрительную скрытность, погоняло «Шпион», я всё-таки получил.