Дима Сандманн - Манипулятор. Глава 008

Позже прихватывало желудок. Отец, каждый раз наблюдая мое скривившееся лицо, либо молча отворачивался, либо выговаривал за столь пренебрежительное отношение к своему здоро-вью. Я все понимал, но нравоучений хватало на пару дней, и я снова принимался лопать шоколад плитками. Боли сразу возвращались и усиливались. Я уже мог похвастаться мно-гими практическими знаниями желудочных болей – выкуренная сигарета их уменьшала, бутылка пива в жаркий летний день боли возвращала. Я начал возить с собой обезболива-ющий сироп и принимать его на ходу. Боль притуплялась, а чувство рвоты усиливалось, ощущение тяжести и непроходимости в желудке возрастало. Через пару-тройку дней боли вновь отступали, я забрасывал прием тошнотворного лекарства, и боли возвращались. Замкнутый круг. Я понимал, что веду себя глупо, но упорствовал в своем идиотизме. Мать упорствовала в своем – ссоры с отцом стали регулярной нормой и ожесточенно усили-лись. Через раз доставалось и мне.

– Ма, а что у нас есть поесть? – сказал я с порога вечером, рабочий день закончил-ся, в желудке сосало и ныло, думалось только о еде.

– В холодильнике посмотри! Не маленький уже! – рявкнула мать, проходя из кухни по коридору мимо меня и отца.

«Не в духе», – понял я, разулся и пошел мыть руки. Что меня напрягало в нашей ра-боте, так это одежда. Поскольку мы с отцом делали все, от общения с управленцами до ношения товара, то одеться адекватно было проблемно. Одеваться под погрузочно-разгру-зочные работы, значило выглядеть весь день как грузчик. Совсем непрезентабельно. Оде-ваться из расчета общения с «белыми воротничками», означало угробить нормальную одежду на первой же погрузке товара. Переодеваться посреди дня? Вообще утопия. Не в «газели» же. Офиса у нас не было. Да и неудобно в принципе постоянно переодеваться. Мы старались лавировать, разделять рабочие дни от дней встреч. Получалось неважно, почти всегда дни выходили смешанными. Приходилось одеваться как-то средне. Летом я ходил просто – футболка, шорты и шлепанцы. Осенью и весной работал в спортивных штанах или джинсах. Зимой было проще, снег защищал от пыли и грязи – одежда остава-лась относительно чистой. В остальное время года одежда пачкалась быстро, особенно ле-том. Мать ворчала о «нескончаемой стирке». Когда скандал доходил до криков, и мать в запале отказывалась стирать, я или отец, говорили ей, что стирать будем сами. Заявление всегда имело обратный эффект – мать умолкала и продолжала безропотно закидывать на-ши вещи в барабан стиральной машины. До следующего скандала.

Я открыл холодильник. Котлеты и макароны. Две кастрюли. Я потянул их наружу.

– Дай сюда! – мать грубо отпихнула меня и выхватила кастрюли из рук.

Я пожал плечами и ушел в душ, на ходу снимая с себя пыльную майку. Через де-сять минут я вернулся. Отец ужинал. Матери на кухне не было. Моя тарелка с ужином стояла на столе. Все как обычно – наскоро вываленные в тарелку слипшиеся еще в каст-рюле вчерашние макароны и две котлеты сверху. Вид еды не вызывал желание.

– Че смотришь!? Ешь! – раздался позади раздраженный голос матери.

Мне не хотелось ничего говорить ей поперек. Хотелось просто куда-нибудь уйти. Я знал куда. Летний пятничный вечер был моим спасением. Я налил чаю. Мать покрутилась на кухне и, не получив ответа, вышла. Я затолкал в себя ужин, залил его чаем и стал оде-ваться. «Завтра проведу все накладные, сегодня не хочу, пошло все в задницу, устал», – думал я, натягивая тонкие летние джинсы. Через час я был в центре, проболтался пару часов по оживленным улицам, встретил парочку знакомых и сразу после захода солнца спустился в клуб. Народу внутри было уже достаточно. Я протиснулся к малой стойке. Толчея кругом, очередь за спиртным. Мимо прошла знакомая девушка. Еще одна мельк-нула с подружкой. Юля. Девушка училась в школе милиции на юридическом. Теплое местечко. Конкурс в то заведение всегда был большим, почти все поступали по блату и протекции. «Значит, непростая штучка. Папаша или дядя, небось, какие-нибудь шишки в милиции», – вспомнил я все скудное, что знал о девушке. Со мной Юля вела себя неодноз-начно. То флиртовала, то была холодна. Развлекалась. Я отвечал тем же. Отношения уста-новились приятельски-поверхностные. С полчаса я трепался с Юлей ни о чем, наблюдая кислое лицо ее страшной подружки и потягивая двойную «отвертку» с ананасовым соком. Народ все прибывал. Музыка грохотала. Я дрыгал коленками в такт. Хотелось поскорей нормально выпить. Юля сидела, курила, приторно улыбалась и между улыбками игриво выпускала вверх дым изо рта. Я закурил. Сигареты помогали алкоголю, ускоряли опьяне-ние. Коктейль закончился, легко растворившись во мне и зародив эйфорию. Я направился в бар за вторым.

– То же самое!? – вопросительно глянул на меня бармен.

Я кивнул и оперся о стойку. Сзади громко пихались подвыпившие девушки. Через минуту я поблагодарил бармена за коктейль и оказался в водовороте разгоряченных тел, текущих сквозь узкий проход внутрь темноты танцпола. Юля с подружкой куда-то делась. Я взгромоздился на свободный стул и налег на коктейль. Я почти его прикончил, когда на танцпол вошла Аня. Я заволновался и тут же закурил. Аня была шикарна. Природа моего интереса к ней была чиста в своей первозданности как слеза – сильное физическое влече-ние. Я не знал про Аню ничего, кроме имени, не помнил, когда увидел ее впервые в «Чис-том небе». Знали мы друг друга лишь зрительно и пересекались только в клубе. Я помнил ее зимний образ – она пришла в клуб в тонком темно-синем свитере и черных джинсах. Свитер убийственно для мужского глаза обтягивал достоинства фигуры девушки. Копна мелко вьющихся рыжевато-русых волос длинными упругими густыми пружинками спада-ла чуть ниже ее плеч. Аня, ростом около метра семидесяти, была склонна к полноте, но ее фигура находилась в той форме, когда едва уловимая полнота делала фигуру максимально привлекательной и манящей. На фоне фигуры Ани все разговоры о диетах звучали бы лишь чьими-то больными фантазиями. Обтягивающий свитер демонстрировал во всей красе самый сильный козырь девушки. Грудь. Налитая высокая упругая грудь четвертого размера. Грудь Ани выглядела пышущим гимном жизни и удовольствия. При каждом об-щении с девушкой мне стоило неимоверных усилий смотреть ей лишь в глаза. Мой взгляд упорно стремился вниз. Я был готов смотреть на грудь Ани вечно. И не только смотреть. Я хотел эту девушку. Она была словно создана для удовольствия. При виде Ани мой мозг разбивал паралич, и в нем оставалась пульсировать единственная непоколебимая мысль физического желания. Полные спелые чувственные губы, широкая красивая улыбка, от-крывавшая два ряда ровных и безупречных зубов, добивали мои жалкие попытки сопро-тивляться первородному зову плоти. Ее лицо было красиво. От уголков зеленых глаз при улыбке над скулами разбегались тонкие сеточки мимолетных морщинок, на чуть пухлых щеках появлялись милейшие ямочки, кончик языка игриво показывался между рядами зубов. В такие моменты, загипнотизированный им, я медленно умирал. Аня это видела, знала и чувствовала. Она игриво посматривала на окружавших парней и, забавы ради, повторяла беспроигрышную мимическую комбинацию с ямочками и языком. Разговари-вая, она едва уловимо столь мило шепелявила, что я переставал воспринимать женскую речь без такого дефекта. Аня являла собой удивительную смесь невинного взгляда ребен-ка, неумелого кокетства юной девушки и сексуальной привлекательности физически зре-лой женщины. Она, чувствуя флюиды мужского интереса, упивалась своей игрой. Парней либо трясло рядом с ней, либо охватывал столбняк. Меня начало трясти.

Читать дальше