Наталия Шеметова - 33 (сборник)

В один из дней, чтобы не сидеть с братом, я закатила истерику (любимое мамино выражение). Я валялась по полу, стучала ногами, билась головой.

– А-а-а, вот ты как! Над матерью издеваешься! А ну вставай быстро!

– Ты, мамочка, дура, дура, дура!

– А ну прекрати сейчас же орать, истеричка! Не то я тебя быстро заткну! – с этими словами мама потащила меня к шкафу и швырнула в темноту пыльных тряпок. Ключ повернулся в замке.

– Успокоишься, тогда открою, – заключила она.

– Мамочка, мамулечка, открой, я больше так не буду! Я боюсь! – вопила я осипшим голосом.

– Я сикать хочу, открой, мама, пожалуйста!

– Потерпишь, ни хрена с тобой не случиться, – услышала уже в отдалении её голос.

У меня началась настоящая паника. Я зажмурила глаза с такой силой, что увидела ярко-красный свет. По ногам потекла тёплая струйка. Паника была такая, что я не могла кричать, только беззвучно открывала рот (так бывает во сне). Я села на крышку швейной машинки, которая стояла в шкафу. От мокрых трусов попа стала холодной. Если бы мама знала, как часто я открывала этот шкаф и с ужасом заглядывала внутрь, боясь обитающих там монстров. Сейчас монстры обступили меня и тянули свои корявые крепдешиновые рукава к моему лицу, трогали за ноги нейлоновыми чулками. Я была с ними один на один. И не скрыться от них в безопасном парке. Мне казалось, я просидела так в мокрых трусах с зажмуренными глазами целую вечность. И вот кто-то хватает меня за шиворот и вытаскивает на свет.

– Ну что успокоилась, идиотка? Да ты и правда обоссалась… – я открыла глаза. Мама криво усмехалась.

– Эх, бесстыжая! Теперь весь шкаф провоняет. А ну, бери тряпку и убирай за собой.

Я поплелась на кухню за тряпкой. Мне было всё равно, что она сейчас говорила, главное – больше не угрожали монстры из темноты.

Я до сих пор не езжу в лифте, даже если нужно подниматься на 9-й этаж. И если отключают свет, то немедленно ухожу из дома. Ещё я боюсь собак, даже самых маленьких. Как-то в первом классе, спасаясь от бешеной собаки, я забралась на столб, и мне пришлось просидеть там до вечера, пока родители не кинулись меня искать. К тому времени ноги у меня затекли, а я боялась пошевелиться, потому что чёрная псина с обрубленным хвостом и пеной у пасти сидела внизу и злобно рычала. Так в детстве я нажила себе сразу несколько фобий – клаустро-афенфозм-кинесофобию. Название ещё одной фобии я не нашла даже в Интернете. Был у нас утюг, такой чугунный, старый. Вот его я боялась даже больше собак. Стоял утюг за шкафом. Если я оставалась дома одна, то всегда в поле зрения держала этот утюг, мне казалось, что он соскочит со своей подставки, поедет на меня и будет долго утюжить. Я даже слышала его хрипловатый голос. Засыпая одна в комнате, подолгу вглядывалась в угол, где стоял утюг. Но я знала универсальное средство от утюга и других монстров из темноты. Нужно было плотно накрыться одеялом с головой, заткнуть все щели, чтоб даже нос не торчал наружу, и тогда никакие монстры туда не проберутся и утюг не приедет. Так я и делала всегда. Особенно было плохо летом. Я задыхалась от жары под толстым одеялом, но терпела, ведь что такое жара по сравнению с монстром-утюгом.

В 7 лет я впервые всерьёз задумалась о смерти. Как-то, копаясь в огороде, я подняла с земли яблоко и только хотела его откусить, как бабушка вырвала его из моих рук и строго сказала, что если есть грязные яблоки, то можно заболеть столбняком и умереть. Я верила ей на слово. Это я сейчас знаю, что столбняком можно заболеть, если этот вирус попадёт в кровь через грязь, к тому же, чтоб умереть от этой болезни, нужно ещё постараться, ведь сейчас от столбняка делают прививки. Мы с бабушкой зашли домой, я уже расхотела есть, даже чистое яблоко. Мама наполняла ванну, а я всё думала о смерти. С тяжёлыми мыслями я погрузилась в тёплую воду. Ванна была старая. В трещинах, затейливо переплетающихся, вырисовывались страшные картинки. Вот ведьма с лохматыми волосами на метле летит, и горы перед ней расступаются, вот из темницы через зарешеченное окошко высунул нос Кощей…

Я поняла, что если смотреть на трещины с другой стороны, то картинка меняется, а вообще можно увидеть всё что угодно, главное – смотреть. Мне всегда виделись страшные картинки. То же самое я стала проделывать с трещинами на потолке. Я рисовала в своём воображении целую сказку из трещин. Мне моё открытие понравилось, но я об этом никому не рассказывала.

О смерти я продолжала думать. А однажды увидела, как хоронят соседа. Он по пьянке замёрз в луже прямо около дома. Я смотрела сверху, как несли гроб, из которого торчал синий нос соседа-алкаша. И заплакала, вспомнив, как он выхаживал собачку и её кутят, а мне разрешал их кормить и гладить.

До 5-го класса я жила в центре города с бабушкой, дедушкой, мамой и папой в большой трёхкомнатной квартире и ходила в школу, которая находилась прямо под нашими окнами. Потом мама получила «однушку» в посёлке и безумно этим гордилась. Переезжать туда мне совсем не хотелось. У меня были друзья, авторитет в школе и даже мальчик, которого я втайне любила. Он был меньше меня ростом, щупленький такой и губки бантиком. Когда мы оставались за дежурных по классу, я поднимала его на руках, чтобы он смог вытереть доску.

Зимой темнело рано, и после дежурства я шла провожать его домой. Потом он провожал меня. Иногда это продолжалось очень долго. Наши родители начинали волноваться и выходили нас искать. Строгая учительница, классическая Марь Иванна, старая дева, даже приходила к нам домой. После этого с бабушкой у нас состоялся серьёзный разговор. В итоге нас с любимым рассадили по разным партам, и я очень переживала.

Зимой мы с подружкой катались на коньках и даже ставили танцы, как настоящие фигуристки. Дома из дождика я смастерила себе юбку, как у самой Татьяны Тотьмяниной. Одним словам, я жила своей интересной, насыщенной жизнью, поэтому переезжать из города в деревню наотрез отказалась.

Мама с отцом и младшим братом переехали в «однушку». К нам они приезжали в гости на выходные. Никто не ругался, и всё было просто замечательно. Потом мама вдруг решила, что это неправильно, когда ребёнок при живых родителях живёт отдельно от них, и насильно перевезла меня к себе в квартиру, в посёлок Л. Мне там не нравилось всё. Не нравилась тесная квартира, не нравился двор, не нравились люди. На первом этаже жили алкаши, которые торговали самогонкой (в посёлке Л. этим многие занимались). Моя мама в скором времени тоже пристрастилась к этому прибыльному делу. Поэтому в ванной у нас стояла бочка с брагой, которая источала зловонный, кисло-сладкий запах. Я научилась определять качество самогонки, познала мастерство её изготовления. В 6 утра мама будила меня, ставила самогонный аппарат на плиту, подсоединяла шланги и уходила на работу. Мне нужно было следить за напором холодной воды, потому что перегревание было недопустимо – бачок мог просто взорваться. Качество первака определялось степенью горения. Достаточно было капнуть на стол чуток алкоголя и поднести к нему спичку. Если огненная вода горела хорошо, значит первак отменный, если слабо, то – не очень, если вообще не загоралась, то в технологии была допущена ошибка. Тогда нужно было отключить сначала газ, а через некоторое время – воду и именно в такой последовательности. Так в свои неполные 13 лет я познала премудрости самогоноварения.