Анатолий Мерзлов - Русское счастье

– На причале, ты знаешь…, – едва унимая пробежавшую по телу дрожь, промямлил Тристан.

Он сразу увязал позднее посещение Васьки с Лилией.

– Именно вчерась я и искал тебя, – подражая соседке бабе Тосе, процедил язвительно, сквозь зубы, Васька. – А хотел я познакомить тебя… с кем ты думаешь? С Лилией! Классная, красивая, своя в доску… Она пытала меня все эти дни по поводу письма. Я ведь тебя просил – догадается: не мой это слог. Вытащила из меня правду. И еще, только не выдавай меня, настояла, невзначай, вас познакомить.

Разволновавшись при упоминании неизбежного, Тристан понимал, что выдает себя – он отводил от Васьки глаза. Встречу он предвидел, смирился со своим возможным падением, но пусть оно случится позже, когда-нибудь, и никак не по поводу каких-то заслуг. Волнуясь все больше, Тристан пытался выпроводить Ваську ни с чем, но тот, как никогда настойчиво, стоял на своем. В настоящий момент у Тристана не хватало мужества дать прямой утвердительный ответ.

– Извини, друг, надо ложиться спать – рано утром собираюсь на рыбалку. Как-нибудь, позже, потом, – пытался он не очень учтиво отвязаться от Васьки. Тристан, как мог, напускал на себя безразличие.

Но Васька-то хорошо знал его: он не верил ему, и вдруг, снизошел.

– Хотел помочь другу, а встретил такое… непонимание. Как хочешь.

И Тристан отлично знал Ваську, поэтому и открылся без опаски. Не рыбак он и далек от подвоха. Поднять Ваську рано утром не мог никто. Тристан нередко подшучивал над ним по поводу лишнего часа утреннего сна – за него Васька мог отдать все. Так однажды в собственность Тристана перекочевала из библиотеки Васьки книга – бесценный томик Жюля Верна «Пятнадцатилетний капитан», и всего-то за отказ отправиться рано утром в поход. По этому поводу прежде состоялось пари в присутствии двух свидетелей.

Васька с чувством исполненного долга в недоумении пожал плечами, но все же ушел.

Тристан вернулся в комнату – сразу не лег, а подошел к зеркалу: на него смотрел испуганный худощавый пацан с выгоревшими на солнце волосами и облупленным носом.

– Хорош себе красавец, достоин внимания, – произнес он издевательски вслух, – бежать надо таким уродцам… от красавиц и вообще – подальше.

Мама за занавеской ворохнулась, проснувшись от его голоса:

– С кем ты там сыночек разговариваешь?

– Спи, мамочка, это я сам с собой репетирую спектакль.

Мама чувствовала, когда ему нельзя докучать, и он ценил в ней это качество. Мама доверяла ему. Она не задала больше вопросов. Отношения их можно было назвать без натяжки дружескими.

Мама нередко просила:

– Тристанчик, не успела сварить борщ, не обессудь, свари, пожалуйста, сам – набор для него найдешь, где обычно.

И Тристан варил, и не только борщ. Он был даже рад, что может порадовать чем-то маму. Тристан рос на редкость сговорчивым мальчишкой, учился, если не на «отлично», то на твердое «хорошо». При его свободе и сомнительном окружении это казалось невероятным. Тянули назад точные науки – к ним он, не скрывая, относился холодно, как к некоей суровой необходимости. Русский язык и литература, извольте, здесь Светлана Олеговна – классный руководитель и литераторша, была от него в абсолютном восторге.

– Милый ты мой, да по тебе плачет литературный институт. У тебя природный дар к красивому сложению речи.

Она об этом говорила и маме. Тристан мечтал поехать поступать в киевский университет, на отделение журналистики. Почему именно в киевский? Наверное, из-за Крещатика, Печерской лавры, Тараса Шевченко, Николая Гоголя.

А мама осаждала его пыл:

– Куда нам с нашим достатком так далеко. После службы в армии, может быть… Вчерашний школьник на журналистику, без публикаций и протекции? Надо быть, сыночек, реалистом.

Мама боялась за него, но занудством не докучала. Вокруг чересчур много было негативного: мат, пьянство, воровство, мордобой, дворовые свары – неблагополучным районом слыла Ардаганка.

…Спал, не спал – в четыре утра, едва забрезжило небо, Тристан собрал рыбацкую оснастку и вышел во двор. В беседке кто-то сладко зевнул. В утреннем полумраке разглядел силуэт, закутанный с головой в накидку. В этой беседке, от случая к случаю, томились по утрам – как результат семейных стычек в офицерских семьях. Чаще всего охлаждалась в ней по ночам красавица Аннушка со второго этажа – молодая жена старлея. Не обделена была Аннушка вниманием, позволяла себе флирт в отсутствии мужа – имела слабость строить глазки брутальным мужикам. Мешковатый старлей, будучи трезвенником, от постоянного напряжения присел на «горькую». За очередные прегрешения, в состоянии опьянения, он отправлял Аннушку ко всем чертям. «Карусель» эту знали в доме все – от мала до велика. Тристан осторожно прокрался в беседку, где взял под лавкой оставленную с вечера банку с червями. Усердствуя, стараясь не нашуметь, зацепился плечом о стойку беседки. Накидка молниеносно откинулась.

– Подожди, можно с тобой? – ушатом холодной воды окатило его сзади.

Тристан невольно остановился.

– Здравствуй, я Лилия…, – извиняющимся тоном пропела взлохмаченная заспанная головка. Событие пронеслось мгновением – Тристан и опомниться не успел, тем более погрязнуть в своих страхах.

– Здравствуй… те…, – пролепетал он, – путь для вас будет очень трудным.

Лилия, игнорируя предупреждение, решительно пристроилась за ним.

Настоящая пытка случилась позже. Пробивая путь по заросшей молодыми побегами ежевики тропе, Тристан не проронил ни слова.

Небо осветлялось, с заревом восхода разгоралось пожаром его лицо при мысли о зашитом-перезашитом спортивном трико. Отдулины на коленях и все это убожество очень скоро станет явью.

А утро все отчетливее высвечивало заросли окружающего их болота. Тристану хотелось посмотреть на Лилию, но глаза не подчинялись ему, они косили куда угодно, только не в ее сторону. Тристан понимал: надо что-то говорить, заставить язык двигаться, но и после усилия над собой он не подчинялся ему, превратившись во рту в инородное тело. Бурлящие мысли перегорали в кипени не сказанных слов, так и не дойдя до адресата.

Изрядно подмокнув от обильной росы, они молчаливо подошли к береговой кромке озера. Тристан, абориген здешних мест, и тот ощущал неудобства – холод одолевал до озноба.

Много позже он вспоминал этот поход – лучший из походов в его жизни. Как мешало тогда глупое волнение, но как мудра оказалась шестнадцатилетняя девчонка.

– Пешее путешествие заканчивается, дальше – в воду (подмывало сказать – вплавь) по переходу, – выдавил из себя Тристан.

Он лишь мельком взглянул на Лилию и тут же зарделся: как же она была красива. Решительности в ней не убавилось и хватило бы, скажи вслух о пересечении преграды вплавь. Лилия уставилась на него бесцеремонно изучающе и вдруг громко рассмеялась. Тристан прикрыл глаза в ожидании страшного: «Раскрылось то, чего он боялся?»