Сергей Данилов - Комета Магницкого. Полное собрание

– Но я же молодой специалист, работаю, в заочной аспирантуре учусь, по командировкам без отдыха мотаюсь, у меня тринадцать статей. И взносы заплатил! Значит, комсомолец! Передовик!

– Умри, несчастная. Статей двенадцать. Все работают и все учатся, и у всех статьи. А комсомольцев в Советском Союзе как собак нерезаных, на всех квартир всё равно не хватит.

– Как это двенадцать? Я шефу давным-давно тринадцатую сдал в читку.

– Знаю. А он похвалился Киселю. А тому для докторской как раз последней капли не хватало. Так что двенадцать у тебя статей по-прежнему, это число в некотором смысле даже лучше, а то чёртова дюжина получается.

– Да я не суеверный. Ни хрена себе, а шеф что?

– Шеф согласен. Это же решение директора – проталкивать всеми имеющимися силами Киселя наверх, и не нам его отменять. Есть виза руководства. Короче, молодой человек, вы что-то слишком благополучно выглядите, чтобы получить эту самую однокомнатную. Появится какой-нибудь мало-мальский инвалид умственного труда без левого полушария, и квартиру отдадут ему. Это пока не точное научное знание, но есть у меня такое неприятное предчувствие.

– Что же мне, под грузовик бросаться, чтобы угодить социальной политике нашего профкома?

– Первым делом, не возникай насчёт статьи. Шеф пишет тебе блестящую характеристику и уже указал в ней, что ты активный комсомолец и хороший товарищ. Это раз.

– А два?

– Два – помирись с Вильгельминой, которая в профкоме имеет решающий голос при распределении квартир. Нашёл против кого воевать, идиот. Сейчас самый удобный момент…

– Лучше на телеграфном столбе удавиться.

– Нет, лучше помочь ей выкопать могилу. Что глаза таращим? Имейте в виду, Витя, даром я вас питать не намерен. Пора собирать информацию и крутиться самому. У неё вчера умер папа. Сегодня формируем от коллектива бригаду на кладбище рыть могилу. Есть мнение, что это твой единственный реальный шанс помириться с Вильгельминой на кладбище у могилы незабвенного папы Карла. Она приедет туда сегодня вечером лично вручать призы победителям соцсоревнования среди копщиков в виде водки русской. Твоё дело – глубоко копать, мало пить и кроме «пусть земля ему будет пухом» ничего больше не говорить. Полстакана жахнешь, слеза покатится, не утирай, молчи-помалкивай, стой тихо, грустно, тем заслужишь доверие, и заодно из врага Вильгельмины перекуёшься в друга. Тогда сталинка твоя. Станешь у нас почётным сталинистом. Иди собирайся, уазик с инвентарём перед институтом кочегарится, назад не вернёмся, с кладбища сразу по домам развезут.

На кладбище летом очень хорошо: упоительно жарко, среди в рост высокой, дурманящей голову запахом мёда травы жужжат прерывистым басом мохнатые шмели. Зачинатель всех великих институтских строек электронщик Котомкин неспешно поплевал на ладони, взял штыковую лопату. Начали копать попарно. Шесть человек институтской похоронной бригады разбились на три двойки, и каждые десять минут сменяли друг друга, резво уходя в твердокаменную глину.

– Вильгельмина просила вырыть глубину четыре метра, – объяснял Котомкин, с которым они работали в паре и вместе отдыхали в сторонке. – Наверное, папаша чем-нибудь при жизни досадил, решила как следует его прикопать. Хоть бы какая тучка солнце закрыла, что ли! Жарит, аж жуть! Как полагаешь, Вильгельмина нам по сколько-нибудь заплатит?

– Размечтался. Сочтёт общественным профсоюзным долгом и святой человеческой обязанностью. За деньги она бы кладбищенских наняла.

– Вот и мне так кажется. Но кладбищенские на четыре метра копать не будут, дураков нет, в лучшем случае два с полтиной – и хватит. Куда к чёрту? На четыре скот хоронят с сибирской язвой и заразу всякую, но там экскаватором роют.

– Три на полтора площадь, да ещё четыре в глубину, это восемнадцать кубов глины, по три на брата придётся. Ухряпаемся серьёзно.

– Хватит ей трёхметровой глубины. А то домовина выйдет больше моего флигеля. Так я в нём со всей семьёй мыкаюсь, а дед один лежать будет.

К вечеру, когда солнце ещё сильнее распалилось от собственной безнаказанности, подъехала Вильгельмина на директорской «Волге», выйдя из которой, требовательно оглядела сотрудников-землекопов, молча подошла к могиле. Глава отдела размножения была по обыкновению в чёрном костюме, который ныне сходил за траурный. Выражение лица привычно грозное. Может, хоть теперь Вильгельмина не станет возражать, чтобы Магницкий получил долгожданную однокомнатную квартиру, вот когда наступит истинно невиданное и слыхом неслыханное счастье жизни!

– Мне кажется, здесь нет четырёх метров, – сказала начальница, стоя на доске и заглянув за край.

Даже в несусветную жару могила дышала сырым холодом вечности.

– Осторожней, Вильгельмина Карловна, не упадите, а то без лестницы мы вас не достанем, а лестницы у нас нет. Четыре метра ровно, как заказали, там уже сырость началась. В воду нехорошо гроб ставить.

– Как же вы оттуда вылезали без лестницы?

– На лопате, – кратко и с достоинством ответствовал Котомкин.

Скорбящая дочь отступила от края, передала копщикам сумку с водкой да закуской и быстро уехала. Наклонившись к Магницкому, Котомкин продолжил мысль:

– Не на метле же, – однако, вытащив из сумки четыре бутылки водки, палку страшно дефицитной копчёной колбасы и чёрный хлеб, добавил: – Серьёзная бабенция, понимает, что к чему, не зря член профкома. Ну что, товарищи учёные, нажрёмся прямо на кладбище?

Выпили, не чокаясь, за землю пухом для покойного, потом чокнулись за новую квартиру Магницкого во всех подробностях: за тихий подъезд, красивую соседку, нормальную сантехнику, исправную электроплиту и так далее. Обмыли на славу. Котомкин даже прослезился под конец. Ему из-за частного дома квартира в принципе не светила. Конечно, можно частный домик продать, отнести в профком справку, что своего жилья в городе не имеешь, тогда поставят на очередь, но как потом с семьёй по квартирам мыкаться лет десять?

Два куба твердокаменной кладбищенской глины подействовали на молодой организм угнетающе, с учётом крепко-накрепко заколоченного душа вообще расстрельно. Не идти же в баню, чтобы париться там в очереди часа два-три. Магницкий выбрал самый лёгкий путь отдыха – завалился в койку. Борцов по неизвестной причине отсутствовал. Оказавшись вне его назиданий, Виктор расслабился, готовясь отойти ко сну минуток на двести, а если повезёт, то и до самого утра. В коридоре на удивление тихо: слышно, как комочки подсохшей могильной глины осыпаются с волос на подушку.

Странная история получается: дедушка уйдёт под эту самую земельку только завтра, а он уже сегодня заснёт на ней, как убитый. Не зря говорят: всякому овощу свой срок. В комнату постучали. Виктор решил отмолчаться, не помогло: дверь тихо отворилась, как-то вполоборота вошла невысокая женщина с кротким выражением простого лица. Густые русые волосы расчёсаны на прямой пробор, глаза серые, неприметные.