Леонид Зорин - Ироническая трилогия

Рядом со мною стояла девушка, похожая на Лорелею. Голубоглазая, златоволосая, чуть полновата, но хороша. Она поймала мой взгляд и спросила, пока звучали аплодисменты:

– Правда, сильно? Он очень талантливый.

– Что и говорить, – я кивнул. – Вы увлекаетесь поэзией?

Лорелея сказала не без лукавства:

– Увлекаюсь. Вы тоже?

– Выходит, так.

– Ой ли?

– Хотелось бы поговорить подробнее об этом предмете.

– Я поняла вас. Но я занята.

– Не век же так будет, – сказал я учтиво. – Если выдастся свободное время, то позвоните по этому номеру.

Я дал ей листок со своим телефоном.

Она удивленно меня оглядела, но все-таки листочек взяла.

Когда поэты прочли свои вирши, Випер стремительно подбежал к моей приветливой собеседнице. Несколько нервно и настороженно вгляделся в меня и тоже узнал. Надо заметить, он страшно обрадовался. Мы сразу же вспомнили Мельхиорова, потом он представил меня Лорелее, которая оказалась Ариной. Тут я понял, кем она занята, и пожалел о листке с телефоном. Впрочем, мой грех был не так уж велик, не мог же я знать, что творчество Випера она постигает не первый день.

Мы зашагали по улице Горького. Я спросил Випера о Богушевиче и, естественно, о сестре Богушевича. Випер рассказал, что с Борисом они по-прежнему неразлучны, хотя у того – иная стезя, он вознамерился стать биологом. (Сам Випер изучал языки.) Рена заканчивает исторический, она посещает научное общество, внедрилась в историю католичества и даже задумала работу о великих христологических спорах. Не без странностей – разошлась с женихом за день до свадьбы, тот чуть не тронулся. Но они с Богушевичем, как я догадываюсь, живут не историей, а современностью, хотя, разумеется, наши дни и есть историческое время. Он сказал, что всем нам надо собраться, он убежден, что я разделяю их чувства, думы и настроения.

Боюсь, что я их разочаровал. И Випера, и его Арину. Выяснилось, что я не читал каких-то книжек, чего-то не видел и даже смутно представляю, кто же такой Роберт Рождественский. Арина всплескивала руками, а Випер решил, что я завожу их или же просто мистифицирую. Я безуспешно его уверял, что в мыслях этого не имею.

Арина матерински заметила:

– Вам следует кое-что почитать.

Я поблагодарил Лорелею. Я ей сказал, что, безусловно, это приятное предложение, но все решают не книжки, а склонности.

Она удивилась и протянула:

– Ой ли? Какие же у вас склонности?

Випер нетерпеливо сказал:

– Не спорь с ним. Он тебя эпатирует.

Арина, улыбаясь, спросила:

– Вы читаете по-английски?

– Нет, мой словарный резерв слишком скромен. Кэм, дарлинг. Ай вонт ту си ю.

– Жаль, – сказала она, – очень жаль. Вам стоило бы прочесть Реглера.

– Тем более, Кестнера, – сказал Випер.

– Оруэлла ему надо прочесть, – сказала заботливая Арина, – Оруэлл, кажется, есть в переводе.

Випер огорченно вздохнул:

– Пробелы у тебя основательные.

Поскольку оба были инязовцами – в ту пору их институт еще не был Лингвистическим университетом, – и он и она охотно подчеркивали не только приобщенность к протесту, но и владение языком.

Мы расстались вблизи Берсеневской набережной, где наши маршруты расходились. Я прикидывал, скажет ли она Виперу, что я вручил ей свой телефон. Если она не дура – смолчит. Похоже, она – не Мария Кюри. А я к тому же еще блеснул крохами своего английского. Ай вонт ту си ю. Хочу вас видеть. Прямой намек. Неудобно вышло. Если поэт раскипятится, ждет неприятное объяснение. Но я же не знал, – повторил я еще раз, – не знал, что она явилась с тобой. Возможно, он будет даже польщен тем, что Арина заставила дрогнуть такую непросвещенную личность.

Она недолго держала паузу. Вечером следующего дня раздался звонок.

– Это я. Арина.

– Очень рад. Простите, что так получилось. Не ведал про Випера.

– Не беда. Так как же, у вас еще есть охота бескорыстно поговорить о поэзии?

Что мне было ответить? Я сказал:

– Разумеется.

– И есть конкретное предложение?

– Что и говорить.

– Излагайте.

Я предложил ей меня навестить.

– А вы живете один?

– С отцом.

– Ой ли?

– С отцом. Не сомневайтесь.

Я не сказал, что отец отсутствует. В последнее время он зачастил к Вере Антоновне, славной даме с резкой пластикой и прогрессивными взглядами. Думаю, все, что он мне сообщал касательно роли интеллигенции, было почерпнуто от нее.

Арина пришла, опоздав на час. Видимо, так она соблюдала правила своей тонкой игры. Ну что же, нам меньше останется времени для бескорыстного обсуждения виперовских стихов о проказе, для прочей интеллектуальной разминки, тем более женское бескорыстие давно вызывало мои сомнения. Поэтому я и не удивился, когда, появившись, вместо приветствия, Арина с торжеством ухмыльнулась:

– Естественно, никакого отца.

Я сухо сказал:

– Нет, он имеется. А если б у меня его не было, то это не повод для улыбок.

– Так где же он?

– Сейчас его нет. И у него есть личная жизнь.

Она спросила:

– Не ждали звонка?

– Спасибо за этот сюрприз. Растроган.

– Но вы же сказали: «Ай вонт ту си ю».

– Могу еще короче: «Ай вонт ю».

Я дал ей понять, что разминка закончена. Нечего было терять целый час. Она уважительно протянула:

– Ого! Вы времени зря не тратите.

– У нас его не так уж много. По вашей милости, дорогая.

К тому времени я успел убедиться, что встреча на ложе – встреча соавторов. Только когда они стоят друг друга, рождается славное произведение. Печально, но это случается редко. Поэтому чаще всего приходится проделывать этот труд за двоих. Хотя бы уж тебе не мешали! В тот вечер фатально не повезло. Что Лорелея была рыхловата, это еще куда ни шло. Больше всего меня угнетали ее суетливость и голошение. Когда мы приступили к сотворчеству, мне стоило серьезных усилий прощать ей этот тягостный текст и сохранять боеспособность. Чтобы не уронить своей чести, я вызвал в памяти парикмахершу, обходившуюся единственной фразочкой: «Ну ты даешь!». (Сей лестный возглас я всегда возвращал по законному адресу.)

Вслушиваясь в слова Арины, я только и спрашивал себя: чем это так ушибся Випер? Странная помесь ромашки с кактусом, севера с тропиками, весталки с вакханкой. Меня угостили гремучей смесью. Непереваренные книжки, поздняя разлука с девичеством, сладостный ужас перед пороком и мощная тяга к грехопадению. Все сразу и в лошадиной дозе! При этом она еще не забывала ни о своей гражданской позиции, ни о просветительской миссии. Она верещала без остановки:

– Безумец! (Почему? Непонятно.) Что ты творишь? (Дурацкий вопрос.) Так вот ты какой! Ты сошел с ума! (Просто навязчивая идея.) О, я сразу же тебя раскусила! Как ты бесстыден. И я с тобой. Господи, мы стоим друг друга. Клянись мне, что ты прочтешь Бердяева! (Новое дело. Я обещал.) Нет! Да! Что ж это происходит? (Тоже вопрос по существу.) Ты – дикий бык. Ты – из пещеры. (Странное место для быка, тем более дикого.) Ужас, что делает. Нет, так не бывает, так не бывает! Спасибо тебе, что ты мальчишка! (То бык, то мальчишка – ни ладу, ни складу.)