Сергей Шишков - На грани высоты и падения. Роман

За первые день было пройдено около десятка километров пути, и к вечеру изрядно устали все. Для ночлега нашли высокое и открытое место на берегу реки.

Обратившись к членам бригады, Иван спросил:

– Ребята, как будем устраиваться на ночлег?

Тут же ответил Зиновий:

– Устроим шалаш, елей и кустов вокруг много. Мы раньше всегда так делали, сделаем и сейчас.

И пока он вместе с Николаем уходил в лес за материалом для строительства шалаша, Александр развёл костёр, а Пётр и Олег принялись за приготовление ужина. Все были при деле.

Иван же, чтобы убедиться в безопасности ночлега, обошёл вокруг всю территорию.

С высокого берега за рекой были хорошо видны волнистые серо-зелёные ковры верхушек леса, покрывавших неизведанные таёжные пространства. Куда ни глянь, везде был лес, излучавший не только красоту видов и аромат чистейшего воздуха, но и тревожное ожидание предстоящей ночи. Он переживал и за то, как эти люди поведут себя далее.

Пройдя вглубь леса, ему показалось, что из кустов на него устремились чьи – то глаза. Лёгкий шорох подтвердил догадку.

– Может это волк или медведь? Весна – время для них голодное, – подумал Иван и поспешил к месту ночлега.

К его приходу уже был сделан шалаш, возведённый из молодых срубленных сосенок, сверху покрытых ельником. На землю положили много сухой травы. Был готов и ужин, после которого уставшие за целый день напряжённого труда люди, потянулись ко сну.

Иван же никак не мог уснуть, в его глазах стояла вековая тайга, а слух был настолько восприимчив к загадочному языку нетронутой природы, что, казалось, слышался каждый шелест листвы. Где-то что-то гулко и раскатисто ухнуло, кто-то пробежал рядом, остановился и медленно ушёл в лес. Он невольно приложил руку к своему сердцу и физически почувствовал, как оно учащённо билось. Нет, это был не страх, но волнительное чувство затаённой тишины. Тёмный беспредметный мир окружал его, и было такое ощущение, словно он сам был его центром. Каждый мускул его тела был готов дать отпор этой невидимой силе, извлекающей из себя тихие устрашающие звуки. Лесные образы постепенно стали таять, и он тоже уснул.

Проснулся уже тогда, когда светило солнце, а Пётр дымил вновь разожжённым костром.

После завтрака, погасив его, но в целости сохранив шалаш на случай возвращения к нему, все продолжили работу.

Продвигаться по тайге было трудно. Дремучий лес возбуждал удивление перед чем-то неизвестным, что скрывалось в её глубине. Повсюду лежали, упавшие на землю старые насквозь прогнившие деревья, отдавая дань всесилию времени.

Когда стали спускаться в низину, Иван хотел перешагнуть через лежащий перед ним поваленный толстый ствол, но не смог и наступил на него. Внезапно под тяжестью его тела он треснул и нога по самое колено, как в масло, вошла в прогнившее дерево.

Вытащив ногу, он сказал сам себе:

– Вот и я, не желая этого, возможно, разрушил чей-то домик, так удачно созданный самой природой.

А потом подумал и добавил:

– Так же кто-то наступил и на мою жизнь.

Остальные километры пути шли по мягким мхам широкой низины.

К вечеру бригада на свой второй ночлег собралась на покатом открытом берегу реки при впадении в неё лесной речки. Медленное течение воды образовало здесь небольшую уютную заводь.

Разожгли костёр, соорудили шалаш. За ужином Иван решил подвигнуть рабочих к дружескому разговору.

Сам он его и начал:

– Ребята, очень хочется узнать, кто мы и откуда?

Олег тут же задал ему встречный вопрос:

– Иван, а вы сами откуда?

– Из Ленинграда, – был ответ.

– Вот и расскажите нам о себе и о Ленинграде.

Иван ответил:

– Конечно, я расскажу, но перед тем, хочется знать хотя бы из каких мест мы сюда прибыли. Думаю, что это интересно всем нам.

Вот вы, Олег, где родились?

– Из Дона я, надеюсь, туда же и вернусь. Там моя семья и вся родня живёт, – с грустью произнёс он.

– А я родился в Сибири, – произнёс Пётр.

Зиновий сказал, что он родом c Украины, а Николай, назвавшийся Николя, оказался и вовсе иностранцем, переехавшим в Москву из Франции вместе с отцом – коммунистом. Откуда был Александр, Иван не расслышал, но переспрашивать не стал.

Как и обещал, Иван стал рассказывать о себе и Ленинграде первым.

Он говорил, что очень скучает по городу, где остались жить его мама Надежда Петровна и сын Серёжа, говорил о Неве и Семимостье.

Никто не перебивал его, и ему показалось, что его рассказ о ленинградской красоте смешивалась в их представлении с красотой их малой родины.

Иван хотел, чтобы каждый из них сам пожелал рассказать о себе, но желающих не оказалось, поэтому, понимая, что недоверие нужно искоренять постепенно, сказал:

– Утро вечера мудрее, пора спать.

Третий день выдался таким же солнечным, как и два предыдущих. Низкие места, по которым они шли, через несколько километров изменили свой покров, открыв царство стройных лиственниц. Таких богатырских лесов Иван ещё не видел.

Идущий рядом Пётр, сказал:

– Красивый и величественный лес вот-вот брызнет зеленью.

– Да, спелый и звенящий лес, готовый к вырубке, – добавил Олег.

Когда все члены бригады собрались вместе, Иван сказал:

– Ребята, мы уже трое суток находимся в лесу, скоро, кажется, достигнем своей цели. Пройдут годы, и мы, дай бог, будем вспоминать эти события в нашей жизни, эту линию будущей дороги, этот величественный лес. Надеюсь, что и друг друга мы не забудем, – и, обратившись к Петру, спросил, что он об этом думает.

Пётр, немного помолчав, ответил:

– Я уже не один посёлок построил. А вспоминать, наверное, будем и это время, и друг друга. Кажется, хорошая бригада подобралась.

Оставшиеся километры проходили в основном по лиственничным и кедровым лесам. Последний столб из лиственницы на тридцатом километре будущей узкоколейки был забит самый высокий и толстый, на котором по настоянию Ивана каждый член бригады выцарапал свои фамилии.

И вновь был ночлег. По предложению Зиновия шалаш делали, используя кедровую хвою, от которой пахло тонким ароматом свежести. Разожжённый костёр в этом глухом сибирском лесу добавил людям тепла и доверия друг к другу.

Иван поняв, что люди уже в большей степени были настроены высвободить из своей души накопленные чувства обиды и несправедливости, решил вновь подвигнуть их к беседе, сказав:

– Ребята, интересно было бы послушать ваши истории. Может, кто-нибудь расскажет о себе?

Первым решился рассказать о себе Пётр. Он, подвинувшись поближе к костру и, расшевелив палкой угли так, чтобы посыпались искры, негромко произнёс:

– Ладно, я скажу. Думаю, что среди нас шептунов нет, – и стал излагать свою историю непростой жизни, начав её с истории о своём отце Владимире Александровиче Орехове, совершившим необдуманный поступок, который потом спустя много лет откликнулся и в судьбе сына.