Дарья Щедрина - Недоразумение. История любви

Они снова выпили и закусили, и последнее напряжение оставило гостя, и он с наслаждением впитывал всем своим существом чужое домашнее тепло, гостеприимство и уют доброго дома.

– Я ведь с просьбой к тебе, Самат, – наконец решился заговорить о главном Никита, – мне работа нужна. Очень нужна.

Самат вздохнул, не торопясь дожевал кусок мяса, и открыто посмотрел на Никиту.

– Понимаю, Иваныч. Но начальничьей должности в моей конторе нет. Если пойдешь простым мастером – возьму. Золотым рукам всегда работа найдется.

– Я же в начальники и не стремлюсь, Самат! Любой работе буду рад. А как я работать умею, ты знаешь.

– У меня как раз заказ один под завис. Уехал человек внезапно на родину, мать хоронить. Не мог я его задерживать, сам понимаешь. Работу не доделал, а заказчик недоволен. Доделаешь? Там не много осталось.

– Конечно, о чем разговор! Когда начинать? – воодушевился Никита. Любой, самой черной, самой низкооплачиваемой работе он был бы рад. А с Саматом работать он любил, еще семь лет назад любил, потому что у обоих были золотые руки и одинаковое чувство ответственности за свое дело.

– Так, завтра и начнем, Иваныч. Добро пожаловать на борт! – Самат улыбнулся широко и дружелюбно, как брату.

Когда проводили гостя, Айнагуль спросила у мужа:

– Кто такой этот Никита Иванович? Разве он твой друг? Что-то я не слышала о нем раньше.

– Он не просто друг. Он больше, чем друг. Он – человек, который дал мне удочку и научил ею пользоваться.

Из дневника Сонечки:

«Сомнения терзают мою душу… Может, зря согласилась? Никогда в этом доме не жили мужчины, а тут вдруг квартирант!.. Но деньги очень нужны, очень… И Катерина Петровна говорит, что вполне приличный человек, она его лично знает. И аккуратный, и ответственный, и порядочный, а все равно боязно… Прости меня, бабушка, если бы не нужда, ни за что не пустила бы в наш дом чужака! Зато я смогу выкупить в ломбарде твой кулон с синим камушком.

Бабушка, почему же так сложилось, что в нашем добром, уютном, милом доме не приживались мужчины? Ну ладно, прадед не вернулся с войны, погиб под Берлином почти в самом конце. Это я понимаю. И то, что прабабушка больше замуж никогда не вышла, тоже понимаю. Слишком много мужчин война выкосила, остались больные да искалеченные, да и тех быстро разобрали и крепко в руках держали. Некогда было заниматься устройством личной жизни, когда ребенок на руках и работа с утра до ночи. Тяжелое было время.

А почему я деда своего не помню? Ни одной фотографии его в доме нет, в альбомах зияют провалы в тех местах, где должны были быть его фотографии. Что произошло? Ни ты, ни мама о нем никогда не говорили, а на мои вопросы отмалчивались и даже сердились. Я его даже представить себе не могу. Смотрю на мамину фотографию и думаю, вот глаза у него должны были быть такие же светло карие, чайного оттенка, и нос такой же прямой, длинный. Потому что именно глаза и нос у мамы были не такие, как у тебя, бабушка. В детстве я мечтала, фантазировала о том, что мой дед был космонавтом из первого отряда и погиб во время испытаний. Но о героях обычно помнят, ими гордятся, о них рассказывают детям и внукам. А вы молчали о дедушке. Значит, героем он не был…

Отца своего я тоже не помню, вернее, просто не знала его никогда. Мама говорила, что он ушел еще до моего рождения. Что ему не понравилось? Как мог не понравится наш дом? Да в этот дом влюбляешься, как только входишь в него! И вы с мамой были отменными хозяйками, так вкусно умели готовить, и шили-вышивали, и чистоту поддерживали идеальную. Тогда почему?.. Что было не так?

Помню, бабушка, ты назвала его «козлом». Меня так неприятно резануло это слово! И это моя воспитанная, интеллигентная бабуля, которая требовала соблюдения приличий всегда и во всем! Мне было очень обидно, не за отца, за себя. Ведь если отец козел, то значит я – козленок? Несправедливо как-то. И о всех маминых знакомых мужчинах, что появлялись потом в ее жизни, ты тоже презрительно и высокомерно говорила: «очередной козел!». Почему? Ты же даже не была с ними знакома. А сама меня учила относится к людям доброжелательно и с доверием. Почему на мужчин этот принцип не распространялся?

И в моей жизни не случилось ни одного мужчины. Никто никогда не ухаживал за мной, не приглашал на свидания, не дарил цветов. Я помню, как мне нравился один мальчик в школе. Он пришел к нам только в выпускном классе, и все девчонки тут же в него влюбились. Он был очень красивым, умным, веселым. Я тебе о нем рассказывала, бабушка. А ты сказала, что он подхалим и приспособленец. С чего ты это взяла? С того, что он сидел за одной партой с Наташей Макаровой, дочкой нашего завуча?

А в институте у нас всего три мальчика учились на курсе, остальные девочки. Наши три богатыря! И все хорошие ребята, особенно Саша Синельников. Он был такой начитанный, эрудированный, с ним всегда было так интересно! Но ты сказала, что он мнит себя пупом земли, и скорее не эрудит, а эгоист. Я тогда промолчала, не стала с тобой спорить, но внутренне не согласилась с твоей оценкой. Просто перестала тебе рассказывать о нем.

Но ни подхалимы и приспособленцы, ни эрудированные эгоисты, никто не обращал на меня внимание. Я одно время переживала, но ты, бабушка, сказала, что переживают из-за мужчин только глупые, бесхарактерные девицы и вертихвостки. А раз я, твоя внучка, умная, целеустремленная, серьезная, то о таких пустяках и переживать нечего. Ты всегда была мудрой.

Но вот завтра придет в мой дом чужой мужчина, станет квартирантом, а я даже не знаю, как с ним разговаривать… Мужчина – как инопланетное существо, опасное и загадочное… Ох, бабушка, как же мне тебя не хватает! Как не хватает твоих советов, подсказок! Придется выкручиваться самостоятельно…»

Третий этаж, квартира 31… Весьма обшарпанная дверь. Через минуту после звонка в замке наконец лязгнул ключ. Никита внутренне насторожился и весь подобрался. Ему очень нужна была эта комната. Если бы не Катерина Петровна, добрая душа и подруга последней клиентки, которой он делал ремонт в квартире, пришлось бы подбирать что-то раза в два дороже. Пришлось бы, потому что сил жить в этой ночлежке среди опустившихся бомжей, алкоголиков и бывших зеков уже не было. Тоска по нормальному человеческому жилью душила по ночам бессонницей, сдавливала сердце железными тисками.

Дверь со скрипом (надо бы петли смазать!) медленно растворилась, и Никита замер в удивлении. В маленькой прихожей перед ним стояло странное существо, вероятно, женского пола. Скорее все-таки женского, потому что зеленое кримпленовое платье (кримпленовое!) явно с чужого плеча, скрывало все особенности фигуры. Темные волосы были так гладко зачесаны назад и стянуты на затылке таким тугим узлом, что ни один волосок не смел даже попытаться выбраться из прически. Пластмассовый обруч этому способствовал. Огромные квадратные очки с толстыми стеклами доминировали на узком, вытянутом лице, делая незначительными все черты.