Михаил Князев - Рукопись, найденная на чердаке. Рассказы. Ключ Тортилы

…Они вместе учились в одном классе. Теперь Антон подозревал, что она была немножко влюблена в него в те давние школьные годы. Он же этого совершенно не замечал. Лишь спустя много лет с удивлением обнаружил, что на большинстве школьных фотографий 10-го «Б» она как бы случайно оказывалась рядом с ним. А тогда… Нет, тогда он не был слеп. Просто тогда он был болен своей первой любовью – тайной, безответной, мучительно-болезненной и абсолютно платонической – к совершенно другой девочке.

А излечила Антона от той болезни именно она. Именно подаренный ею поцелуй, первый поцелуй в его жизни, был как укол спасительной вакцины от той мальчишеской болезни, которой, видимо, должен переболеть каждый будущий мужчина. Это как корь в детстве – ею должен переболеть каждый ребенок, чтобы в нем выработался иммунитет, и тогда следующие «болезни» такого рода будут (а они будут, обязательно будут!) уже не опасны.

Той мальчишеской болезнью, о которой идет речь – а речь идет о первой любви, это именно она должна быть мучительно-сладкой, болезненной, безответной и платонической, – необходимо переболеть еще и потому, чтобы узнать, что такое боль, чтобы понять, что с этими чувствами надо обращаться осторожно (ну вот, как с оружием, может быть) и по возможности не причинять боль другим. Именно этот смысл он вкладывал в слова одной из песен его любимых Битлз, услышанных тогда, в далекой юности (в те времена он плохо знал английский, и не понимал, о чем в ней в действительности поется): happiness is a warm gun – счастье (читай – любовь) – это огнестрельное оружие.

После школы жизнь раскидала 10-й «Б» по стране. Антон уехал учиться в столицу, потом работа по распределению после института забросила еще дальше. Потом опять столица. Короче, снова он увидел ее через долгих без малого двадцать лет в одно из его возвращений. Они оба были уже семейными людьми и в том возрасте, когда некий огонек в глазах у большинства людей уже потух, и его заменили скучнейшие серьезность, озабоченность важными делами и мелкими обыденными заботами. Но в ее взгляде было совсем другое – молодое, не потухшее, этакие искорки задора. Это заставило Антона чуть задержать на ней свой взгляд, а потом и почувствовать в ней близкую душу. Видимо, и она тогда почувствовала что-то похожее.

С тех пор каждый год свой приезд в родной город после радостной встречи с матерью и обмена с ней первыми впечатлениями Антон начинал со звонка ей. Она всегда узнавала его мгновенно, и разговор их начинался так, будто они разговаривали последний раз ну буквально вчера. Вот и в этот раз:

– Привет.

– О, привет! Еще бы чуть-чуть и ты бы меня не застал.

– Ты куда-то убегаешь?

– Уезжаю! В отпуск! На юг! В Сочи! С дочкой!

– А куда же ты дела своего благоверного?

– Не волнуйся за него – он тоже неплохо пристроен на две недели. В командировке.

– И когда же ты уезжаешь?

– Сегодня ночью. В три часа за мной должна прийти машина и – к поезду. У меня сейчас дома все вверх ногами – сборы. Еще Настю надо помыть перед дорогой.

– Постой, постой. Мы, что, с тобой даже не увидимся?

Трубка замолчала. Видимо, до ее сознания, занятого сейчас радостными предотъездными хлопотами, постепенно стало доходить. Голос ее изменился:

– Вот черт! Ты не мог приехать пораньше?

– Не мог. Я до самого последнего момента не знал, вообще, сумею ли вырваться. А ты же обычно уезжаешь в отпуск позже. Я думал, что как раз тебя застану.

– Да, обычно позже, но в этот раз так сложилось, – она нарочито громко вздохнула в трубку, – значит, не судьба.

– Жаль, жаль. Ну, что ж… Но поболтать-то у тебя немножко времени для меня найдется?

– Найдется. Ты рассказывай, как твои дела, а я буду тут продолжать сборы с трубкой в зубах.

– Нет, начни ты. Что тут у вас новенького?

Она любила поболтать, и следующие двадцать минут он вполуха слушал все городские новости за прошедший после их последней встречи год, воспринимая не столько информацию, сколько ее голос, его тембр, его интонации.

В эти редкие его приезды ему приятно было даже просто быть рядом с ней, и в каждый свой приезд он старался организовать встречи старых школьных друзей, чтобы вместе с ними еще и еще раз ее увидеть. Но этого ему, конечно же, было мало. Его мужское начало рвалось к ней очень настойчиво, ему было недостаточно этих нейтральных встреч, и оно совсем не желало прятаться под маской благочинных встреч однокашников.

Вот и сейчас, слушая в телефонной трубке ее голос, он живо представлял себе ее глаза, улыбку, красивые вьющиеся волосы, мягкие линии плеч, соблазнительную волну от груди к талии и ниже к волнующим бедрам. Это не были неловкие формы той далекой шестнадцатилетней девчонки. Это были формы красивой зрелой женщины, знающей себе цену и осознающей свою привлекательность. Это было то самое живое прошлое, которое, как раз в силу того, что оно живое, шагнуло к нему в настоящее и стало его частичкой. И ему ужасно хотелось физически ощутить его реальность, его «настоящесть», дотронувшись до ее волос, почувствовав вкус ее губ, окунувшись женскую нежность ее существа. Увы, зная нравы маленьких провинциальных городков, где злые сплетни рождаются даже из ничего, он вынужден был смирять и прятать свои порывы, чтобы не скомпрометировать ее в глазах местного безжалостного и злого на язык общества.

Надо сказать, что у них обоих семейная жизнь сложилась примерно одинаково. Одинаково неудачно. Бывает так, что сходятся два человека совершенно разных. Сначала они интересны друг другу этой своей разностью, но потом вдруг оказывается, что, кроме этой разности, у них ничего нет общего. Интересы – совсем разные, лежащие в совершенно непересекающихся плоскостях, мироощущения – разные, темпераменты – разные. Люди более резкие и решительные в такой ситуации давно бы разбежались. А они вот нет. Наверное, в основном дети являлись тем «скрепляющим веществом», которое не допускало развала их семей. Хотя, конечно, все обстояло гораздо сложнее и у него, и, видимо, и у нее.

Антон обнаружил у себя некое свойство своей натуры, которое очень часто делало его отношения с женщинами довольно болезненными. Дело в том, что он не мог строить с ними близкие отношения «просто так», на легкой ни к чему не обязывающей безопасной основе. В тонком мире душевных отношений у него быстро отрастали и протягивались к близкой женщине очень чувствительные «нервные волокна». Они позволяли ему острее чувствовать радость общения с женщиной и со -чувствовать (в смысле «вместе чувствовать», или даже «чувствовать чувства другого») ей. Но они были очень чувствительны и к чужой боли, поэтому он почти физически не мог причинить малейшую боль близкой женщине, так как она тотчас же отзывалась усиленной болью в его собственной душе.