Сергей Кузнечихин - Блюститель. Рассказы, повесть

В учительской Оле сказали, что директор просил ее зайти. За десять-пятнадцать шагов она успела напридумывать возможных напастей, вспомнила каждую встречу с директором, каждое слово, сказанное им, и его улыбчивое лицо, мягкие движения, вкрадчивый голос приобрели совсем определенную окраску.

Она вошла в кабинет и встала, закусив губу, стараясь и взглядом и позой подчеркнуть свою независимость.

– Садись.

Обращение на «ты» только подтвердило ее подозрения.

– Ничего, я постою.

– Да садись же, – директор попытался усадить ее.

Оля резко отдернула руку и приготовилась влепить пощечину, если он еще раз прикоснется.

Но директор расхохотался.

– Ладно, стой, если хочешь. Ты знаешь, зачем я тебя позвал?

– Знаю!

Он снова закатился, задергался в безудержном хохоте и еле выговорил срывающимся голосом:

– Ну молодец! Героиня!

Лицо у нее горело. В кабинете было раскрыто окно, а воздуху все равно не хватало.

– Значит, знаешь. А я все собираюсь у тебя спросить, как там поживает Василий Афанасьевич Кучин?

– С кафедры истории? – удивилась Оля.

Она не понимала, при чем здесь Кучин.

– Да, да, да, – закивал директор и, предваряя вопросы, объяснил: – Когда-то я у него учился. Забавнейший старикан. Ты знаешь, что он до пятнадцати лет не умел читать, а в двадцать шесть уже преподавал в институте?

– Знаю, а вы в каком году окончили?

– Семнадцатый год работаю. И не заметил. Так не ушел он на пенсию?

– Нет.

– И по-прежнему вас девками называет?

– Девками, – повторила Оля и попросила: – Можно я сяду?

– Нет, теперь нельзя, – засмеялся директор и пододвинул к ней стул. – Понимаешь, есть у нас еще люди, которые считают своим долгом информировать начальство обо всем, что происходит в коллективе. Я лично тебя не виню и в сплетни не верю. Ситуация фантастическая. Если честно признаться, я толком не знаю, зачем тебя вызвал и что должен тебе говорить. Может, если, конечно, не трудно, ты расскажешь, откуда все пошло. Только, ради бога, не насилуй себя.

– Так нечего и рассказывать. Увидела, как плачет парень. Самой было очень хорошо, решила и его утешить, поцеловала и пошла со знакомыми дальше. А он вообразил невесть что, цветами начал забрасывать. Вот и все.

– Когда я учился, в моде было стихотворение: «Добро должно быть с кулаками», с кулаками, конечно, можно не соглашаться. Но как помочь тебе выпутаться из этого тупика?

– Не знаю.

– Знаю, что не знаешь. Я тоже. Фантастическая ситуация, впрочем, это я уже говорил. Ты, случайно, не куришь?

– А это имеет значение? – Оля резко встала.

– Да сядь ты, не пугайся. Просто сам бросил, а тут захотелось. Перебьюсь. Значит, опять тетя Лиза. В свое время и я конфликтовал с ней. Мой брат, например, утверждает, что мнительность – профессиональная болезнь гостиничных работников, но поскольку у меня нет его опыта проживания в гостиницах, я смотрю на тетю Лизу под другим углом. У нее все время кто-то виноват: сначала в том, что одна воспитывала сына, кстати, он учился с твоими знакомыми, потом, что сын отстал от ровесников, последнее время он работал грузчиком в одном городском гастрономе, потом его и девушки не любят… В последнем наверняка виновата ты. А завидовать и злобствовать можно бесконечно – эти чувства насыщения не знают, извини за выражение, хуже солитера. Но детей тебе с ней не крестить и нервы на нее тратить не стоит. Тем более что я договорился насчет комнаты для тебя, у нас же не город. Вот Сема Ворон – здесь я ума не приложу. Видишь, какие Дон Жуаны в нашем поселке живут. Может, попробовать медицину подключить?

– Что вы! – испугалась Оля.

– Эх, святая наивность, ты при ком другом не вздумай его защищать, а то сплетни еще кудрявее станут. Ладно, иди отдыхай. Главное, не считай, что ты одинока и все против тебя. Не будешь?

– Постараюсь.

– Вот и хорошо.

А цветы ее дожидались. Рассыпанные по скамейке, они привяли за день. Никто их не забрал, и Оля – не взяла, едва взглянула и торопливо прошла мимо. Потом, уже в постели, она вспомнила, как они лежали, потерявшие упругость, распластанные по доскам, вжавшиеся в них – цветы словно стеснялись своей ненужности. Точно так же, как она сама сжималась под любопытными взглядами, когда стояла под окнами Василия… Оля все хотела встать и убрать их, но так и не поднялась. Что должна сходить к Валерии – она тоже помнила…

Поздно вечером к ней постучались. Она забыла запереть дверь. Не дожидаясь разрешения, в комнату вошла тетя Лиза. Оля лениво взглянула в ее сторону и осталась лежать.

– Вот те на! К ней свататься пришли, а она спит.

– Почто смеешься, Лиза?

За спиной хозяйки Оля увидела высокую худую женщину.

– А что я такого сказала? У тебя – жених, у меня – невеста. У тебя – Голубь, у меня – Голубка.

– Что он тебе, дорогу, что ли, перешел? Не слушай ее, девушка.

Тетя Лиза включила свет и присела к столу. Оля поднялась с кровати. Женщина осталась возле двери. Деформированное от стирок шерстяное платье сидело на ней как на девочке-переростке. Оля уже догадалась, что это мать Семы, и не знала, как себя вести.

Она смотрела на заглаженные складки на рукавах и отчетливо представляла, как женщина доставала это парадное платье и долго утюжила перед тем, как отправиться на встречу.

– Чего ж ты, Дуськ, пришла и молчишь?

– Садитесь, пожалуйста, – с опозданием предложила Оля. – А вы, тетя Лиза, шли бы к себе.

– Ишь раскомандовалась, когда надо будет, тогда и пойду.

– Выйдите, пожалуйста!

Оля еле сдерживалась, чтобы не закричать. Хозяйка зло рассмеялась, но встала.

– Ладно уж, потолкуйте по-родственному. Только не долго, в одиннадцать часов прошу любить и жаловать. А может, Дуськ, невесту-то в дом уведешь?

– Выйдите немедленно!

Оля рванулась к ней, но с ноги слетел тапок, и она остановилась.

– Что вы, бабы, не надо, – испугалась мать Семы.

Не в силах унять дыхание, Оля не могла выговорить ни слова.

Пытаясь сохранить достоинство, тетя Лиза поджала губы и плавно вышла. Потом уже из коридора Оля услышала: «Учительница для кобелей, мы еще посмотрим…»

Полубосая, она проковыляла к двери, повернула два раза ключ и какое-то время оставалась стоять спиной к комнате.

Потом услышала тихие всхлипывания:

– Что же делать-то, а?

Не знаю, – еле выговорила Оля.

Она присела напротив. Шелковый платок на голове женщины сбился набок, и она не поправляла его. Сидела, зажав ладони между костлявых колен, и вздрагивала.

– Уж ты бы, девушка, сделала что-нибудь, а?

Оля молчала. Она сама собиралась просить. Сама надеялась, что мать может уговорить Сему. А тут оказалось, к ней же и за помощью пришли.

– Вчера заявился, а на лице живого места нет. Зачем ты его так? Вовку-то, его здоровые мужики впятером не одолеют. А мой что, он разве виноват, что таким народился.