Николай Кожевников - Мемуары Остарбайтера

Я пастуха сразу начал называть дядя Коля. Он мне сказал, чтобы я завтра в 4 часа был в загоне. Пришел домой, попросил бабу Приську, чтобы она собрала мне торбу с вечера. Утром с интересом прибежал на базу, выгнали стадо. По дороге нам еще несколько частных коров пригнали.

Я конечно был одет не по постушьи, а попански, как меня раньше дразнили в селе Панычь. Я был в сандалиях и в коротких штанах, и в белой безрукавке. Пионером меня прозвали. Хотя уже имел титул – «Подпасыч». Когда я ходил по траве в росу, то к обеду мои сандалии разлезлись. С утра комары меня всего искусали, и я сам себя всего исцарапал. Белая рубаха разорвалась, стала красной. Скот, ему что, он лезет в поля кукурузы и подсолнухов, а его бежишь выгонять, обрываешься и царапаешься.

К обеду погнали коров ближе к хутору на дойку. Женщины увидели меня и ахнули, смеются аж сквозь слезы. Кто с жалостью смотрит на меня, а кто с интересом. Домой вернулся босый с сандалиями в руках и весь обшарпаный.

Баба меня увидела и говорит: «О, Боже! Да цеж я виновата, що хлопца не одела». Пошла в сенцы, нашла там одежду и обувь от внука, в которой он ходил на рыбалку и дала мне. На следующий день, я уже был как настоящий пастух, да и женщины принесли мне сапоги, пиджаки, рубашки, фуражку прямо на базу. Жалко им меня стало, а я не любил, когда меня жалели, а дядя Мыкола принес мне длинный кнут.

Шли дни, и я в хуторе прижился. Из «Пионера пастушка» я превратился в обшарпанного «Босяка». И действительно, я привык ходить босиком и утром уже босым выгонял стадо, и пас так, до вечера. Ноги уже не отмывались, все в «цыпках», пятки потрескались.

Кроме коров в нашем стаде паслись молодые жеребята от 1 до 4-х лет, табун из 10—12 голов. Их пас отдельно Степан, но мы все их купали и объезжали без уздечек. Стоило мне только схватить его за гриву, как я уже на нем. Нас за это ругали. Я очень уставал, да и другие тоже. Часто днем засыпали, а скот разбредался по яру и конечно в посевы. Объезчик, тут, как тут и погонял нас кнутом, а больше всех доставалось мне, так как я был «чужак».

Однажды дали мне два дня отгула. Как раз в Сокиренцы на базар собирались ехать. Хуторяне и бригадир разрешили мне ехать вместе с ними.

На утро я проспал и сказал бабе, езжайте без меня. Она дала мне задание, что як высплюсь, то в печи возьмешь борщ и гречневая каша, а молоко скипячено. Остальное найдешь. Я привезу тебе гостинцев. Еще баба сказала, чтоб прополол грядки.

Я отоспался, смотрю на настенные часы – 3 часа, быстренько встал, пообедал и пошел в огород. О, Бог ты мой! Грядок не видно, трава выше всего. Пошел в сарай, там висела ржавая коса, нашел оселок, наточил косу и пошел полоть, начал косить всё подгяд, с краю. Хорошо, что повыше брал. Появились и моркушка, и цыбуля, и бурячки, и картопля. Взял вилы, все сгреб в кучу. Огород стал чистый. Я устал, лег в саду на лавку и уснул. Сквозь сон слышу бабка голосит. «О Боже що вин наробыв». Я схватился спрашиваю: «Что случилось, бабушка?» Она ходила с цепком, ничего не говоря, она меня вдоль спины этим грушевым сучковатым цепком, как протянет и еще хотела, но я отскочил. Убирайся, кричит с моей хаты, чтоб я тебя бильше не бачила. Я схватил картуз и кнут через забор перескочил, т.к. калитка была уже закрыта и побежал на скотный двор, зашел в клуню и залез в сено. Сховался там.

Пригнали скот. Отделили дойных коров, и слышу, доярки балакают: «Ты чула, що „Чужак“ у бабы Прыськи огород весь скосыв». «Да ты що?, а де вин теперь?» пытае. «Не знаю, наверно утик в Сокиринци». «Це таке, а кто ж теперь мою корову буде пасти?». Вин пас мою и Катырыныну.

Они подоили и пошли цедить и сливать молоко в бидоны. Дойных коров было штук 20, а доярок было всего 4 женщины, и дойка всегда затягивалась. Я уснул. Бабын гостинец чувствовался на спине. На утро доярки были рады, что я нашелся. Суют мне торбы с обедом, Дядько Мыкола заставил меня позавтракать, пока доярки доили, и принес мне кружку молока.

Днем я пас скот, а ночью спал в клуни. Так прошло три дня. Я уже думал убежать в село, но что я там буду робыть и что кушать, т.к. паек на месяц я получил сюда.

Я не голодовал т.к. пас три коровы хуторян, и они давали торбу и молоко пил в обед, когда доили коров утром и вечером. На четвертый день без горячей пищи, заскучал по бабкину борщу.

А в это время женщины уговаривали бабу Приську на милость ко мне, и на четвертый день она смиловалась и пришла за мной и с доярками стали уговаривать меня. А я боюсь и не иду, а доярки говорят: «Иди Юрко, а то баба передумае».

Я спрыгнул с сеновала, она подошла, обняла меня и каже: «Пишлы, Юра, тыж мени напоминаешь внука. Я и борщ сварила, який ты любишь». Пришли баба, вытянула борщ из печи, налила в глиняны миски, а запах разнесся по хате, а борщ такой вкусный, да мясо с чесночком наложила, я наевся, що и картопли не схотив.

Тогда, она позвала меня в огород. Иду и думаю, сейчас опять будет палкой по мне ходить, аж нет.

Кажу баби: «Бачите, какой чистый огород став и грядки видны и все росте».

«Оце ж така прополка у меня первый раз в жизни получилась». Смеется.

«За тебя пришли доярки просить и грядки мени выпололи, главне що ничого не порубыв, а косу высоко держав». Смеется.

Вечером наносил воды и лег спать, утром, как всегда в 4 часа побежал на скотоферму.

Иногда поля объезжал сам хозяин на вороном жеребце и заглядывал к нам на пастбище, интересовался и про войну говорил, что скоро погоним немцев от Киева, а то он косяком танками прорвался, и грозится Киев взять. К нам пришло тоже горе.

Через какое – то время, у нас забрали Петра в армию и еще нескольких человек. Люди плачут, хоть в хутор не возвращайся.

Самолеты над нами летят в глубину страны, репродуктор на базе говорит, что немцев наши бьют, а мы знаем, что отступают.

Остались мы вдвоем с дядей Мыколою да Степан, он нам тоже помогал, т.к. стадо было почти 60 штук коров и тёлоек.

Когда стадо отдыхало, дядько Мыкола рассказывал нам про 1-ю Мировую войну, и мы жалели, что нам со Степаном мало лет, только по 15 и на войну нас не берут. Дядя Мыкола казав: не жалейте хлопци, в жизни всё может быть и эта война затянется и вам еще достанется.

Однажды над нами пролетело три ястребка и один развернулся и обстрелял нас, стадо разбежалось, лошади тоже, все в поле, но мы согнали и ничего не было убито, но объезчик приехал и поругал нас, что скот запустили на посевы. Днями я очень уставал, да и не высыпался. Как то, день выдался дождливый, и нудная была погода. Скот тоже плохо пасся в долине, и мы нагнали его на «пар» где земля отдыхала от урожая. Скот начал пастись, и мы разбились на три части, каждый охранял свою сторону. Мне досталось поле с овсом.

Я не успел присесть, как опять те три ястребка летят и нас обстреляли второй раз, и скот весь ринулся прямо в овес.