Игорь Алферов - Мы еще победим

– Клавдия Степановна, – промурчал коллекционер кузнечиков, – не проходите мимо.

Старушка, смахнув с редких черных усов капельки пота, быстро опустошила бокал с мятным напитком и вновь принялась что-то нарезать.

Темно-коричневая вскоре закончилась, ей на смену пришла просто коричневая, а затем и светло-желтая. В отличие от своих предшественников светло-желтая томилась в двухлитровой пластиковой бутылке, горлышко которой было залеплено пластилином. На этот раз я не стал принюхиваться, а просто выпил содержимое бокала. Мне показалось, что в животе что-то затрещало. Из глаз неожиданно покатились слезы, и кухня превратилась в размытые пятна. Захотелось присесть. Через некоторое время до меня дошло, что я уже сижу.

– Хороша, – раздался искаженный каким-то треском голос Семеныча, – надо повторить.

Я протер глаза футболкой и обнаружил, что на месте пенсионера сидит человекоподобный кузнечик. Тонкие волосатые лапки, торчащие из рукавов китайского мундира, сжимали два стакана, наполненные доверху светло-желтой.

– Такое только из настоящих кубков. Пей!

Отказывать насекомому было страшно. Тем более что за его спиной стояла гигантская крыса, вооруженная ножом и ржавым трезубцем.

– Спасибо – пикнул я и влил в себя половину стакана.

Эффект от второго пришествия светло-желтой был иным. Я словно опустился в подземелье, где почему-то стали ярче цвета. Кузнечик и крыса больше не казались страшными, а горы хлама перестали быть чем-то единым. Сломанные игрушки, зонты, потрепанные книги превратились в артефакты. Сожаление вызывало то, что все они должны были ютиться в тесных коробках, когда душа требовала представить каждому сокровищу отдельную полку.

– Улицы хорошо родят, – пропищала крыса и кинула на стол тарелки с дымящейся снедью.

Еда выглядела прекрасно. Зарычал желудок. Брызнули слюни. Хотелось аплодировать, но в руке уже была вилка, хотелось свистеть, кричать браво, но рот был забит божественным салатом.

– Вы превзошли себя, – заклокотал кузнечик и принялся стучать по столу бутылкой светло-желтой, – это немыслимо. Рецепт! Рецепт! Рецепт!

Я прожевал последнюю порцию салата и присоединился к Семенычу; облизал вилку и начал лупить ею по пустой тарелке. Вакханалия была остановлена отлетевшим куском керамики.

Тетя Крыса держалась за локоть и жалостливо попискивала. Кузнечик вскочил со стула, небрежно осмотрел рану и без особых раздумий залил ее светло-желтой. Крыса отдернула руку. Доктор, пожав плечами, отхлебнул из горла и передал бутылку мне.

Очередная порция солнечной жидкости неожиданно пробудила ярость. Со всех сторон на меня смотрели замученные вещи, выброшенные нерадивыми хозяевами и заботливо подобранные матерью Терезой в крысином обличье.

Я вытряхнул из ящика подгнивший картофель и стал отдирать гнилые доски.

– Спятил! – заверещала крыса.

Сзади на мои плечи навалился человек-кузнечик. Он потащил меня на балкон, расталкивая ногами коробки.

– Я всего лишь хотел сделать им полки! – заорал я, но рот мне заткнула волосатая рука.

Балкон был также завален вещами, но в отличие от остальной квартиры, запах здесь не казался таким сильным. Кузнечик поставил меня на ноги. Одной рукой он по-прежнему держал пластиковую бутылку, а другой открывал окно. Свежий ветер с улицы ударил в лицо, напомнив о том, как пахнет реальный мир. Желание делать полки угасло само собой.

– О-о-о-о! – затрещал кузнечик, – Эт-то-не-тво-й-йа-и-ко-ко-на?

Я опустил голову и увидел фиолетовое художество Павлика. Божья матерь покорно лежала рядом с видеокассетой, на обложке которой разрисованный зеленой ручкой Кашпировский давал залу какую-то установку.

– Да. Это она, – подтвердил я и приложился к бутылке.

Сознание укутал мягкий светло-желтый туман.

***

Я лежал на своей кровати и смотрел, как ветер из форточки подергивает бумажную модель американского истребителя.

– Доброе утро.

Я медленно повернул голову. За столом, подложив руки под подбородок, сидела грустная жена.

– Доброе, – ответил я.

Лежать было неудобно. Возможно, из-за того, что вместо привычной одежды на мне было надето жесткое разноцветное пончо, похожее на вязаный половик. Впрочем, я не исключал возможности, что это и был половик.

– Заходил твой друг, – сказала супруга, – справлялся о твоем здоровье.

– Какой друг? – напрягся я.

– Тот, с которым вы учили пожарных.

– Учили пожарных?

– Ага, – жена встала из-за стола и подошла к окну, – ты пытался вырвать шланг у одного из них. Николай Семенович скакал рядом и кричал, что нужно лить на потолок. Жаль, конечно, старушку.

– Какую старушку? – спросил я, вспомнив накрытые простыней носилки.

– Тетю Клаву. Она пыталась спасти свои вещи, но успела вынести лишь несколько коробок, – супруга вытянула руку и отвесила щелбан самолету. Картонный Боинг слетел с крючка и приземлился где-то за столом.

Я присел на край кровати. Из-под пончо на пол выпал прозрачный пакет, на четверть заполненный чем-то похожим на пепел.

– А это что? – испуганно спросил я.

– Это… – супруга закусила верхнюю губу и стала разглядывать пакет, – …полагаю то, что осталось от иконы.

– От иконы… – повторил я шепотом.

Я вновь вспомнил фиолетовые усы и бороду, вспомнил, как на Богородицу, жалобно смотревшую на меня из металлического ведра, полились остатки светло-желтой, и как пламя за несколько минут уничтожило все краски, превратив их в один черный цвет.

– Вы позвонили батюшке, – сказала жена, – и спросили у него, что делать с испорченными иконами…

– А он сказал, что их нужно сжечь, – продолжил я, – и что пепел затем необходимо спустить в реку.

Я смотрел на пакет и пытался понять, успел ли я вытащить из иконы деньги или все они сейчас лежат прямо здесь у моих ног. А если все-таки успел, то где они?

– Ничего страшного, съездим в Ейск в следующем году, – попыталась утешить жена, – кстати, ты обещал научить меня готовить какой-то салат…

– Пражский, – тихо ответил я и поплелся в ванную. Едва я скинул с себя дурацкий половик, как в дверь позвонили.

– Это к тебе, – окликнула супруга.

Я вышел в прихожую, обмотавшись полотенцем. На пороге стоял Семеныч. Вместо приветствия он протянул мне перевязанную красной атласной лентой стопку рамок.

– Вот сосед, – сказал пенсионер, абсолютно не смущенный моим видом, – как и обещал. Отличное приобретение!

Я положил рамки на трельяж. Мне не нужно было в них заглядывать. Я прекрасно знал, что там находится. Десятки высушенных кузнечиков.

– Ну, что? – шмыгнул носом Семеныч и достал из-за спины бутылку с прозрачной жидкостью, – помянем Клавку?

– Все дело в принципе, – сказал Семен и ударил меня по плечу, от чего машину дернуло вправо, – только дай одному барану почувствовать твою слабость и на тебе отыграется все стадо.