Дина Рубина - Жилаю щастя. Афтор (сборник)

И вот вчера утром, в тот момент, когда старик доставал из багажника таинственный чемодан, случилось следующее: то ли ремень лопнул, то ли старик затянул его плохо, но чемодан неожиданно раскрылся и упал. Из него посыпались деньги.

Нет, не пачки тысячных банкнот. Монетки в десять и даже в пять агорот, которые люди уже и за деньги не считают. Короче: стариковский чемодан оказался битком набит медяками. Но самое интересное не это.

Тотчас какие-то две солдатки, какой-то панк с гребнем на бритой башке, какой-то приличный господин с чиновничьим кейсом бросились помогать старику подбирать раскатившиеся по асфальту медяки.

Минут за пять подобрали, помогли затянуть на чемодане ремни, установить его на складной тележке. И разбежались по своим делам. И старик удалился, как обычно, в сторону эскалатора – его черная шляпа мелькнула над толпой и сплыла по эскалатору вниз.

Я же стояла в снующей вокруг утренней толпе и пыталась понять – не спятила ли я окончательно в этой сумасшедшей стране?

Или это нормально – каждую неделю возить в Тель-Авив чемоданище с медяками? Может, это такое хобби? Или я все-таки спятила?

Или спятили все эти люди, которые, глазом не моргнув и не задав старику ни одного вопроса, с деловым спокойствием бросали подобранные монетки на кучу медяков в раскрытом чемодане, похожую на бутафорские сокровища Али-Бабы? А полицейский, черт возьми, который стоял неподалеку и внимательно жевал питу, – он тоже нормален?

Словом, целый день я была сама не своя, пока, возвращаясь в Иерусалим, не встретила в автобусе одного своего знакомого, историка и публициста, живущего здесь уже много лет. В смятении я поведала ему об утренней истории с чемоданом медяков, внимательно следя за выражением его лица.

– Что это было, что?! – умоляюще спросила я.

– Это инкассатор, – невозмутимо объяснил мой знакомый. – Ты, конечно, заметила повсюду – в магазинах, в учреждениях, в синагогах и даже в школах – маленькие такие пластмассовые коробочки для пожертвований? За неделю они наполняются, и в обязанность твоего абсолютно незагадочного старика входит везти эти пожертвования в центр, в Тель-Авив. А затем уже этими суммами распоряжаются специальные люди… Кстати, – добавил он, – на такие деньги в конце прошлого – начале нынешнего века была выкуплена у арабских шейхов большая часть земли Израиля. Да-да, вот в такие коробочки, на которых было написано «На выкуп Эрец Исраэль», евреи всего мира жертвовали деньги – не только медяки, разумеется, но и медяки тоже…

За окном автобуса простирались пахотные земли долины Латрун – это здесь в сорок восьмом году, в Войну за независимость, погибли сотни мальчиков, уцелевших в нацистских лагерях смерти. Их бросили в бой прямо с борта корабля, доставившего в Палестину беженцев из послевоенной Европы. Они не умели стрелять и не понимали боевых команд, потому что не знали иврита.

Они знали идиш. Или немецкий. Или французский. Или русский. Но не иврит. Просто у них не было времени выучить этот свой язык. И вот здесь, в бою под Латруном – в знаменитом бою под Латруном, который изучают во всех военных академиях мира, – погибли эти мальчики, вторично выкупив, на сей раз своей кровью, эту вот землю. Коллективным совладельцем которой являюсь, оказывается, и я.

…Я кайфую. Даже когда вижу нечто недостойное, но колоритное, яркое, театрально-кинематографическое. Вероятно, это наслаждение возникает от чувства адекватности жизни вокруг моим ощущениям и пристрастиям, моей жадности к этим фарсовым, пиковым ситуациям. Порой за голову хватаюсь – боже, куда я попала! – а все равно кайфую и твердо знаю, что мне повезло.

Показывают очередное заседание Кнессета. Каждую минуту порываюсь плюнуть и выключить телевизор. Позор на всю страну – сцепились два депутата: лидер крайне правой партии и один из лидеров арабов-коммунистов.

– Ты подлая бесстыжая рожа! – кричит крайне правый.

В ответ на это араб демонстрирует непристойный жест и злорадно отвечает:

– Мы вас всех за яйца держим!

Возмущенные вопли депутатов, чуть ли не визг женщин, телекамеры крупным планом показывают потные красные лица готовых кинуться в драку оппонентов.

Я выключаю телевизор и едва ли не с отчаянием думаю: повезло, ничего не скажешь – я живу в низинах фарса!..

И другое: чудовищный террористический акт, взрыв в центре страны, в месте сбора солдат, возвращавшихся на свои базы после субботнего отпуска.

Парализованное ужасом население приковано к экранам телевизоров. Каждые несколько минут – новые сводки о числе погибших мальчиков и девочек, и все – восемнадцати, девятнадцати, двадцати лет…

Мой солдат обычно возвращается на свою базу той же дорогой, но на эту субботу его не отпустили домой за какую-то провинность.

(Кто и когда вам сможет объяснить – за что и почему человеку вторично бывает подарена жизнь!)

С утра до вечера не выключаем телевизор. На месте взрыва работает специальная бригада – религиозные евреи в черном, ребята из похоронной команды, – они собирают в пластиковые пакеты части тел, подобранные вокруг гигантской воронки.

«Не дай бог никому увидеть то, что вижу я», – говорит журналисту один из этих людей.

Камера выхватывает одинокий солдатский ботинок на земле.

Точно такие же ботинки стоят по субботам в прихожей у меня дома.

А вечером по каналу телевидения Германии показывают кадры, не вошедшие в израильские сводки новостей: на место взрыва прибывает в вертолете премьер-министр. И кто-то из военных, в забрызганной кровью форме, кричит ему поверх голов охраны:

– Если ты офицер, пойди и застрелись!

И это – последнее, что может на сегодня выдержать измученное сердце. Я выключаю телевизор и думаю – мне повезло: я живу на вершинах трагедии.

Обычное мое рабочее утро – я отправляюсь в Тель-Авив с иерусалимской автостанции.

Подъехавший автобус осаждают солдаты из бригады «Голани». Их много, все они добираются на свои базы после субботней побывки.

Забрасывают тяжелые вещмешки в открытые багажники и заскакивают в автобус с обеих дверей.

Небольшая очередь из штатских относится к этому довольно смиренно: ничего не попишешь, солдатам нужно вовремя прибыть на базы (черточка, отлично характеризующая гражданские приоритеты).

И в это время за моей спиной негромко произносят:

– Эти «Голани» думают, что автобус подан для них. Такие наглые…

Я украдкой оборачиваюсь – так и есть: за мной стоят двое в форме летных частей. Ну конечно – эту фразу не мог произнести никто из штатских, для которых Армия Обороны Израиля – несмотря на вспыхивающие время от времени в средствах массовой информации общенародные разборки по поводу того или иного армейского скандала – является одной из священных коров. Только эти двое, тоже носящие форму военнослужащих, но – другого цвета. «Эти “Голани”!»