Инна Шульженко - Вечность во временное пользование

…Дада вздрогнул и резко сел. Компании вокруг собирали скатерти и опустевшие бутылки, тихо переговариваясь. В неслышно опустившихся на город тёплых сумерках всё было словно замедленно, расплывчато, нерезко. Странный этот эффект сфумато изменил мир вокруг: в вечереющей природе клубятся тёмные пятна деревьев, яркие пятнышки нарядных детей гирляндами тянутся к выходу, сплошным круглым тортом со светящимися верхом и низом вращается карусель… Что со мной? Может быть, в пакете какой-то порошок? Он с силой потёр ладонями лицо, глаза, взлох матил вихры. Ладно, хорошо: я поеду в аэропорт и сдамся полиции там.

Дада достал телефон: чёрт, батарейка садится! Но проверить сообщения хватит.

> 18:00 I стойка напротив табло прилётов. Вручить M-м Кастельбажак. Сразу покинуть здание.

Даниэль Жером Адам Симон (год рождения 1990, Париж, Франция; мать: Надин Симон; образование: бакалавр, факультет социологии Париж-8; принимал участие в антиправительственных демонстрациях, митингах и шествиях, активист студенческих выступлений против «Закона об образовании» (Париж, 2009); участник лагеря «Оккупируй Уоллстрит» (США, 2011); активный пользователь сети интернет, в последнее время посещает сайты интернет-халифата, после смерти матери год назад живёт один), Дада шагает в распахнувшиеся перед ним стеклянные двери зала прилётов аэропорта «Шарль-де-Голль», терминал 2F.

Зрительное марево прошло, и теперь, наоборот, он видит окружающее его пространство изумительно чётко, контрастно, ярко и словно бы с высоты – так широк охват его острого, всё замечающего зрения. Как будто все девять терминалов, все входы и выходы оказались в его поле! В школе у него была тетрадь по физике, с картинкой Эшера «Относительность» на обложке, – вот сейчас Дада видел аэропорт и свои перемещения по нему приблизительно так же, как одновременно видел всех человечков на всех лестницах на том рисунке.

Этот взгляд как бы со стороны, позволяющий ему видеть и себя тоже, делает происходящее похожим на компьютерную игру: следим за человечком. На мониторе он замечает через пару сотен метров впереди табло прилётов – зашёл с неправильной, самой дальней от него стороны, и значит, ему придётся пройти практически через весь зал. Худой, в мешковатых джинсах и майке с длинными рукавами, с дорогой сумкой через грудь – у неё такой длинный ремень, что при ходьбе она ударяет его почти по коленям, – с взлохмаченными жёсткими волосами, человечек идёт медленно, стараясь не выделяться, хотя в аэропорту, где почти все торопятся, спешка бы и не привлекла внимания. Вот он бросает монету в автомат и на ходу жуёт купленный шоколадный батончик. Мимо него движутся люди, попутный поток и встречный. Пятеро полицейских с собакой, он ничем не выдаёт себя, но оглядывается – и видит, что овчарка тоже оглянулась на него.

Он шагает дальше, отстранённо процеживая взглядом лица всех возможных рас, какие только можно встретить в между народном аэропорту.

После сладкого хочется пить, и Дада ищет автомат с водой. На полу, опершись спиной о стену, сидит девушка и ожесточённо лупит пальцами по клавиатуре ноутбука. Наверное, сцену бойфренду закатывает. Лицо её исказил гнев, смуглые ноги, обнаженные до краев коротких шорт, напряжены, как и мускулистые, подкачанные руки – видно каждое сухожилие, словно она едва удерживается, чтобы не вскочить с пола всем телом в одно движение.

Почувствовав его взгляд, она поднимает на него вытянутые вверх к вискам большие глаза. Эти тёмные глаза говорят ему: «Фак офф!» Дада наклоняется к лотку автомата и забирает с грохотом выпавшую в него пластиковую бутылку, нарочито медленно отвинчивает пробку, на плече у девицы тату – «NO» в сердечке.

Неужели сейчас он своими собственными руками отдаст сообщнице Ловца пакет и завтра, как ни в чём ни бывало, будет читать в Сети и смотреть новостные ролики о взрыве в «Шарль-де-Голль», сводки, сколько людей погибло сразу, а сколько ещё висит между этим и тем миром в реанимационных палатах? Потом восстановят записи камер слежения, он тысячи раз увидит взрыв, всегда производящий фантасмагорическое впечатление, ведь в этих записях нет звука: тишина, кто-то куда-то спешит, малюсенький отрезок наблюдаемого диапазона мельтешит, вдруг так же беззвучно экран заволакивает белым, взрывная волна пыли садится, и повсюду – одинаковые листы потолочных панелей, раскуроченные ворота ростового сканера, взорванная стойка… и мёртвые тела.

Его передёргивает.

Как вообще получилось, что он здесь? И все разговоры об осмысленности жертвоприношения ничем не завершились: в чём тут героизм-то? Зачем он это делает? Скорее всего, Ловец пока просто проверяет его: зассыт – не зассыт. Пойдёт в полицию? Да, скорее всего, решающим будет третье задание… Не это.

Почему же тогда так подгибаются ноги?

И не хватает дыхания?

И голос, объявляющий прилетевшие рейсы, почему так оглушающе громок?

Издалека он видит огромную светящуюся букву «I» – «Информация».

И выходит на финишную прямую: стойка – прямо по курсу.

Там трое: две девушки сидят за компьютерами, отвечая что-то клиентам, и холёная высокая дама в красном форменном кителе стоит, оглядывая зал прилёта. Высокий пучок, волосок к волоску, идеальные стрелки на веках, тонкий нос и узкие губы. Он не видит, что за стойкой, но, разу меется, на даме классические чёрные шпильки. Конечно, это она.

Женщина, которой Дада отвёл роль мадам Кастельбажак, поворачивает к нему лицо, лицо киноактрисы, появляется холодная профессиональная улыбка, и он делает резкий шаг в сторону: нет! Нет, он не отдаст пакет с чёрной кнопкой этой пифии! Вон как смотрит – она тоже узнала его. Мадам Кастельбажак элегантно огибает стойку, и Дада с ужасом видит, что на ней роликовые коньки. Боже, откуда? От неё не убежать!

И он, конечно, бросается бежать. Он бежит, бежит как во сне, когда бежишь на одном месте, и слышит, и видит, как его настигает мадам Кастельбажак, заправским олимпийским конькобежцем срезая углы, на повороте почти ложась на пол и только чуть придерживая пальцами баланс, при этом её укладка и форменный алый костюм безупречны! К ним мчатся полицейские, в намордник дико лает овчарка, голос, объявляющий прилёты, перекрикивает лай, пассажиры шарахаются от него в разные стороны, подхватывая на руки детей.

Дада бежит, понимая, что бежать некуда, и от безнадёги начинает сбавлять темп, когда внезапно видит: сердитая мадмуазель «NO», продолжая сидеть на полу с прижатым к груди компом, показывает ему большим пальцем с намотанной на нём жвачкой: туда.

Он оглядывается, куда, и видит дверь на балкон вдоль стеклянной стены, а ещё видит, что может выкинуть пакет в текущую внизу реку!