Алексей Астафьев - 9+1

– Сдаюсь! Хотя постойте… я все-таки рискну – вы пукаете!

– Я-я-я!?

Игорь поднес кулаки к лицу и закатился диким хохотом, Вероника тут же присоединилась. Когда удалось отдышаться, Вероника уточнила:

– Говоря «вы» я имела в виду всех мужчин, лично вы – нет, вы же свое отпукали. Или я ошибаюсь?

Парочку накрыла новая волна смеха. Наконец Игорь вытер слезы и сказал:

– Вариант, конечно, интересный, но увы… на девяносто процентов не тянет. Максимум – на десять.

– Ммм… – качнула головой Вероника, – так это ни те ли десять, которые не делают то, что делают девяносто?

– О! Как быстро вы все плюсуете! Но нет! Эти десять наоборот входят в девяносто.

– Ладно, говорите. Сдаюсь!

– Девяносто процентов мужчин, когда справляют малую нужду… плюют в писсуары и унитазы.

– Плюют?

– Плюют.

– Зачем?!

– Точно не знаю… вероятнее всего это проявление самости, своеобразный мужской тест-драйв или как у собак зубы показать, невзначай как бы. А может, чтоб просто затянувшуюся паузу заполнить…

– Паузу? А! Вы подразумеваете задержку?

– Да-да! – обрадовался Игорь. – Именно задержку!

– Здорово! А вы чего бросили?

– А на кой оно мне? Дурацкая привычка! Не хочу быть ее рабом!

– Ай да сила воли…

Они болтали и болтали, и это бы еще невесть сколько продолжалось, если бы не курьерский телефон.

– Алло… Здравствуйте! Не переживайте, скоро буду, я уже направляюсь к вам.

Игорь и Вероника слегка испуганно и с сожалением посмотрели друг другу в глаза, осознавая завершение приятной встречи.

– Что ж, кажется мне пора, спасибо вам за все, Вероника…

– Пожалуйста… Игорь.

Игорь быстро обул кроссовки, накинул ветровку и с чуть виноватой миной произнес:

– Был очень рад познакомиться… Всего хорошего!

– Счастливо, – махнула рукой на прощанье Вероника, захлопнула дверь, стянула платье, полюбовалась собой в высокое зеркало, подумала «все только начинается…» и с загадочным видом отправилась в душ.

– Будет галдеть! Братцы, долой язычество! Да здравствует православная Русь! Крестинами окропим народ наш и землю вольную, веру в Бога единого укрепим в сердце истинном…

Белые одежды. Холщина да лен. Бороды, седина, усы. Гул и гам, суета. Толпа дымится праздным действом.

Взрослые игры – потеха нам, да и только. Нам – это мне, да сыну княжескому.

– Побежали к речке! В воду с дерева садить!

– Вперед! Гия гоп!

Уродился я в знатной столичной семье. С малых лет при дворе ошивался. С сынком княжеским все детство промотали друзьями закадычными. Сплелися волосами, не разлей вода.

Выросли детинами справными. При дворе дивья расти. Стал сын княжеский князем. Хоть и чин иной, а души во мне не чаял. Так и я верой-правдой служил своему господину. И совет держал, и слово молвил.

– Ух, Олежа, знать слыхал ты уже о диве заморском?

– Нет, светлейший князь.

– Есть такая пучина водяная за тридевять земель – захочешь потонуть в ней, а не потонешь!

– И право диво! На нашей-то сторонке поди и нет таких чудес.

– Да уж… не чета нашим скоморохам!

– Великий княже, а отчего бы в нем и не потонуть-то?.

– Отчего? Оттого, дурья башка! Соли в нем – хоть отбавляй, будто солома подстелена. Сядешь в море том и сидишь, как в гамаке качаешься. А окунешься – выйдешь белый точно в рубахе!

– Вот те раз. Где же море это? Уж не по нему ли Господь наш гулял?

– Вот уж чего не знаю – того не знаю. А ты, однако, остер, братец… Ладно, дело стороннее. Вот что, Олежа, храмы надо возводить… Возьмись-ка за дело в своих излюбленных западных волостях, казной распоряжайся по разумению, не скупись, но и не транжирь без толку.

– Можно и взяться, чего не взяться.

– До снега поспеешь?

– Поспею, государь, поспею.

Алчность была вшита в меня по рождению и составляла одну из доминирующих черт характера. Любые финансовые, земельные и прочие операции я в первую очередь рассматривал на предмет легкой наживы и без зазрения совести обогащался за счет государственной казны и лояльного отношения к моей персоне главы государства. Вот и здесь не удержался – приголубил десятину, а то и боле. Ничегошеньки не могу с собой поделать… Коли течет золотко мимо рта, ну, как тут не зевнешь разок-другой? Но и работу же знал! Не то, чтоб некоторые нерадивые…

Возвращаясь с княжеского совета, я пребывал в приятном возбуждении. И тут на моем пути возник лакей Гришка с ложкой дегтя. А я терпеть не мог, когда дворовая прислуга не отвечала моим представлениям. Я замечал все тонкости, будь-то искусно скрытый зевок или вольное положение пальцев рук. В таком случае, я строил всех поздним вечером и преподавал им вместо отдыха правила хорошего тона, а потом отправлял крестьянскую братию на свои угодья для утилизации провинности. Месяц проблем не возникало, а позже, как по заказу, все повторялось сызнова. Ну что с них взять? Чурбаны неотесанные, чернь гнилостная!

– Гриха, а ну вели всем собраться. И мигом!

– Слушаюсь, ваша светлость.

Через десять минут пятнадцать человек вытянулись в линейку по ранжиру.

– А ну-кась, домовые, кто может растолковать Григорию – как надлежит облачаться в господской усадьбе?

– Ваша светлость, прошу вас, позвольте самому все рассказать пó толку.

– Даю одну попытку объясниться, Григорий. Если дело скажешь, так тому и быть – распущу. Не сможешь убедить – придется всех проучить. Тяжелую ношу народу навертишь – с песней корчевать земельку.

– Ваша светлость, не силен я к своему стыду в речах красивых да утонченных, но все расскажу как на духу, без утайки и вранья, ей-ей. Кухарка княжья – Ангелина, значит, несет пустые приборы на подносе и варенье еще – малину, ну навстречу идя как бы. А я ей. Ну, известно – парень я споркий – не люблю медлить, иду как обычно, ну для своей походки, а, скажем, другому кому, ну хоть Витьке Косому – шибко гараз иду. Ну-т, дело-то дале совсем не в аккурат поехало. Значит, как сверканет мне зайчик солнешный от подноса-то, да лучше б в глаз, ан нет, прямиком в носопырку. Щекотно стало гараз, ну и всем известно, что по разу я не чихаю. Семь разов, никак не меньше. Пятый был вовсе непутевый. Я ак чихать начну – глаза сами прикрываются, как котенок слепой, ей-ей, незрячий будто. Вот и столкнулся с Гелькою, поднос-то мигом навернулся, а хуже всего то, что варенье там было, в коробчонке-то, будь оно не ладно. Порткам сильно гараз попало, я еще прикинул, что лучше, мол, сразу их в бадью замочить, а то малина въестся гараз и пиши-пропало. А портки-то у меня одни парадные, пришлось навозные одеть, не дюже ведь гольем по двору расхаживать. Помилуйте, государь. А коли мало проку вы в моих словах отыщете, смилуйтесь, не серчайте, батюшка вы наш, прошу вас, Христа ради, отпустите народ добрый, токмо меня окаянного проучите по совести. Хоть надерите плеткою, как сидорову козу.