Евгений Ткаченко - Жизнь и о жизни. Откровения простой лягушки

Елена Кузьминична жила на Перекупном, рядом со Старо-Невским проспектом, а Зинаида Кузьминична на Каменноостровском проспекте (в то время Кировском). Понятно, что обе жили, как и большинство ленинградцев в то время, в громадных коммунальных квартирах. В зимние праздники моя многочисленная родня чаше всего собиралась на Каменноостровском. Комната тети Зины была самой большой, с камином, высокими потолками и лепниной. Мне почему-то там больше всего нравился старинный паркет, и особенно его скрип, который казался сладчайшей музыкой. Лежу в кровати, слушаю скрип паркета в квартире и, наверное, засыпаю с улыбкой, ведь меня распирает от счастья.

Любил гостить я у тети Зины еще и потому, что была там удивительная и волшебная игрушка. Детей у тети не было, и игрушка принадлежала не ей, а соседям по громадной коммунальной квартире. Так вот, две комнаты в ней занимала еврейская семья – муж и жена. Как только мы приезжали, они приходили, всегда вдвоем, и забирали меня к себе на целый вечер. Шел я к ним с удовольствием, и казалось, что ухожу я из этого мира на какое-то время в волшебную сказку, где мне позволено все, где ждут меня разные вкусности и большие книжки с красивыми картинками. А еще ждут меня там громадные львы, свирепые, зубастые морды которых торчат из шкафа.

Волшебная игрушка находится в другой комнате, и чтобы к ней попасть, нужно идти мимо этого шкафа. Я каждый раз прохожу около него с большой опаской – боюсь, что львы схватят меня своими зубами. А в той комнате на громадном столе расположилась целая усадьба. Эта усадьба настоящая – настоящий двухэтажный дом, покрытый красной настоящей черепицей. В доме настоящие двери, окна со стеклами, а в комнатах настоящая мебель и картины. И во дворе усадьбы хлев с коровами и овцами, и деревья, и телеги – и все-все как настоящее, только жить там могут очень маленькие люди. Сбоку расположен пульт с большим количеством маленьких тумблеров. Этими тумблерами можно включить свет в любом помещении усадьбы. У этой игрушки я мог сидеть часами, поочередно включая свет в комнатах дома и рассматривая их через окна. Я фантазировал. Я представлял себя жителем и даже хозяином этого дома, и больше всего мне нравилось жить на втором этаже.

Когда я стал взрослым, то своими руками построил дачный дом. Он оказался почти копией того игрушечного дома с которым я играл в детстве. Вот только крыша у него не черепичная, а во дворе нет домашней скотины.

Раз уж память зацепилась за мои посещения Питера в детстве и юности, то никак не могу не вспомнить своего дядю Лебедева Владимира Васильевича, слишком большое влияние он оказал на меня. В детстве я не был избалован вниманием взрослых, был закомплексован, закрыт и окружающий мир наблюдал через створки своей раковины. Из близких родственников только один дядя воспринимал меня личностью с раннего детства. В его присутствии я, незаметно для себя, покидал эту раковину, становился раскованным и веселым. При встречах дядя Володя всегда уделял мне много внимания. Он подкупал своей искренностью, непосредственностью, юмором и тонким пониманием моих мальчишеских проблем. Должно быть, в душе дядя Володя все еще был мальчишкой. По прошествии многих лет понимаю, что человеком он был удивительным и обладал двумя редкими очень симпатичными качествами.

Первое это – воспитание. Дело в том, что он рос в дворянской семье. Правильное и хорошее воспитание для советского времени было качеством действительно редким. В сумме же с природной добротой оно давало потрясающий эффект.

Только Владимир Васильевич мог быть таким галантным кавалером и до конца жизни (а это 86 лет) не сидел в общественном транспорте, если хотя бы одна женщина стояла. Во время застолья можно было получить большое удовольствие, всего лишь наблюдая за его поведением. Только дядя Володя мог так изящно и непринужденно управляться со столовыми приборами, поддерживать интересный разговор, вовремя и, кстати рассказать анекдот, сделать комплименты дамам, поухаживать за ними. Иногда неназойливо брал инициативу по развлечению гостей в свои руки. Тогда, в зависимости от обстоятельств, либо рассказывал балладу Беранже, либо забавные быльки из питерского послереволюционного времени. Как пример, можно привести такую.

В тридцатые годы особенно популярной личностью в народе был пролетарский писатель Демьян Бедный. О нем говорили: – «Демьян Бедный – мужик вредный». Уж очень не нравилось Демьяну поведение наркома культуры Луначарского, и особенно не нравилось увлечение молоденькими балеринами. Демьян об этом писал, где только было можно, и однажды вынудил наркома ответить на свои выпады эпиграммой:

– Демьян, Демьян, ты возомнил себя советским Беранже. Ты б…, и ты, конечно, ж…., но ты отнюдь не Беранже.

Второе качество – это любовь к жизни и, несмотря ни на что, всегда бодрое и жизнерадостное настроение. Большего оптимиста, чем Владимир Васильевич мне встречать не приходилось. Был он оптимистом вопреки всему. Ведь из толпы явно выделялся, как белая ворона в стае черных. Не только власть видела в нем чужого, но даже кое-кто из обычных людей считал за ненормального. Я же трепетал от счастья, когда видел его.

Дядя Володя любил Россию, знал ее историю и просто благоговел перед личностью императора Петра. О Петре I знал много, видимо впитывая информацию всю жизнь. Порой рассказывал такое, что в печати встречать не удавалось. Очень любил дядя Володя Указы Петра и многие из них помнил.

Чаще всего мы виделись во время всевозможных праздников, когда собиралась вся наша многочисленная родня. И перед тем, как сесть за стол, дядя Володя иногда полностью, а иногда фрагментами, под смех и одобрение гостей зачитывал указ Петра I – «О достоинстве гостевом на ассамблеях быть имеющем»:

Перед появлением многонародным гостю надлежит быти:

– мыту старательно, без пропускания оных мест;

– бриту тщательно, дабы нежностям дамским щетиною мерзкою урону не нанести;

– голодному наполовину и пьяному самою малость.

В гости придя с расположением дома ознакомиться заранее на легкую голову,

особливо отметив расположение клозетов, а сведения в ту часть разума отложи, коя

винищу менее остальных подвластна.

Явства употребляй умеренно, дабы брюхом отяжелевшим препятствий танцам

не учинить. Зелье же пить вволю, нежели ноги держат, буде откажут – пить сидя.

Лежачему не подносить, дабы не захлебнулся, хотя бы и просил. Захлебнувшемуся

же слава, ибо сия смерть на Руси почетна. Ежели меры не знаешь – на супругу

положись – оный страж поболее государевых бдение имеет.

Упитых складывать бережно, дабы не повредить и не мешали бы танцам.