Алексей Муренов - Танцы с бряцаньем костей. Рассказы

Пауза за дверью несколько затянулась, заставив Семёна нетерпеливо топтаться на месте. Наконец, по ту сторону раздался сиплый звук, похожий и на вздох, и на сухой кашель одновременно.

– Сёмка, ты что ли?

Это точно она! – подумал Семён и не удивился, что данное открытие его сильно обескуражило.

В квартире послышалась возня, затем лязгнула задвижка, и железная дверь, тосклива скрипнув, распахнулась.

Первое, что ощутил Семен, была волна алкогольного перегара, едва не свалившая его с ног. В полутёмном коридоре, пошатываясь, стоял какой-то низкорослый гоблин с тонкими цыплячьими ножками и огромным распухшим лицом. Свет, падающий с площадки, перекрывала дверная тень. Но даже она не могла спрятать от взора гигантский синяк, расплывшийся, как клякса под левым глазом. Растрепавшиеся волосы на голове стояли дыбом.

Прежде чем сказать хоть слово, парень проглотил ком, внезапно подступивший к горлу. В тот момент он понял, что все «красоты» изгаженного зеленогорского подъезда были лишь прелюдией к основным сценам. Почему-то снова захотелось кашлянуть, но Семён понял, что если позволит себе это сделать, его желудок поспешит избавиться от остатков привокзальной шаурмы. А от неё и так, надо сказать, подташнивало.

– Тётя, Маша, – еле слышно выдавил он.

Существо в коридоре покачнулось и, чтобы не упасть, ухватилось тощей рукой за дверной косяк. В полутьме маленькими искорками блеснули глаза.

– Заходи, – со вздохом сказала она и повернулась к нему спиной. Голос прозвучал глухо, но в нём чувствовались какие-то едва уловимые эмоции.

Семён сделал нерешительный шаг за порог.

– Ты меня хоть узнала? – спросил он.

Тётя Маша остановилась и, не поворачивая головы, бросила:

– Узнала, Сёмка, проходи на кухню.

Было что-то пугающее в этой маленькой и косматой фигуре. Тощая и ссутуленная, она медленно плелась по коридору, скользя ладонью по старым и местами вспучившимся обоям.

Парень закрыл за собой дверь и подумал о том, стоит ли ему снимать в квартире кроссовки. Вряд ли пол по чистоте отличался от того, что «блистал» плевками и окурками в подъезде.

Он и не ожидал, что кухня окажется чище: раковина была переполнена грязной посудой, тарелками, ложками и кружками. Старый холодильник «Свияга» находился на том же месте, что и пять лет назад. Его дверцу они с братцем ещё в детстве расклеили вкладышами из жвачек. Стол, впрочем, был относительно чист. На нём стояла ополовиненная бутыль дешёвой зеленогорской «перцовки» и пара стаканов. Подоконник же просто ломился от обилия разнообразной стеклотары.

В ярком свете шестидесятиваттной лампы Семён мог лучше разглядеть то, во что превратилась его родная тётка, и сказать по правде, он бы многое отдал за то, чтобы этого избежать.

Помимо огромного фиолетового фингала, её лицо распирала уже начавшая слегка опадать гематома, часть которой сползла под подбородок и начала багроветь. Нижняя губа оттопырилась, придавая женщине очень неприятное сходство с шимпанзе.

Тётя Маша шумно выдохнула через нос и просто плюхнулась в кресло, стоящее возле окна. На подлокотнике, в пустой консервной банке дымился окурок.

– Присаживайся, племяш, выпей с тёткой.

Все слова приветствия застряли у Семёна в горле. Трясущимися пальцами он кое-как извлёк из пачки сигарету и закурил.

– Присаживайся, – повторила она. – В ногах правды нет.

Семён осторожно опустился на табурет по другую сторону стола и понял, что смертельно хочет выпить. Но глотать это сомнительное пойло не хотелось даже ему, хотя на зоне он чего только не пробовал.

– Чего случилось-то? – наконец смог произнести он.

Тётя Маша пренебрежительно махнула рукой.

– Я упала.

– Мм, я вижу, ты часто падала, особенно носом. Сколько раз ломала?

– Не помню уже. Много, наверное, – сказала она и потянулась за бутылкой. Её рука с большим трудом выполняла все дальнейшие манипуляции, словно она не наполняла стаканы, а рисовала картину на сенсорном планшете.

Прежде чем выпить, Семён с подозрением принюхался к содержимому стакана и понял, что не ошибался относительно качества напитка: от него так и несло сивушными маслами. Тётке же, судя по всему, было глубоко начхать. Она круто запрокинула стакан и одним большим глотком пригубила всю дозу.

– Ты прости меня, – тихо сказала она, утерев тыльной стороной ладони разбитые губы.

– Тебя-то за что?

– Ну, как? – она попыталась виновато улыбнуться, но опухшее лицо лишь перекосилось. – Пять лет отсидел из-за моего недосмотра.

– Какой, нахер, недосмотр, тёть Маш? Мне тогда двадцать шесть было, и я должен был знать, чем это чревато, когда бил того придурка по роже. И вообще, твой сынулька должен у меня прощения просить, а не ты. Это ведь из-за него такая канитель вышла.

Глаза её, утопленные алкоголем, на какой-то миг злобно сверкнули, но она тут же взяла себя в руки и лишь грустно покачала головой.

– Ты уж его прости. Он ведь не со зла.

– Угу, – буркнул Семён. – Его надо было за соучастие подтянуть.

– Ну, хватит, – взмолилась она.

Теперь пришёл черёд Семёна брать себя в руки. Он постарался успокоиться и сделал глубокую затяжку, враз докурив сигарету до самого фильтра. Горечь, поднятая в душе, как взвесь со дна стакана, вызвала новый прилив желания напиться. Он подумал о деньгах, которые кореша на зоне собрали ему в дорогу.

– Дома-то есть ещё кто? Может, пошлём кого за водкой?

Услышав такое предложение, тётка даже оживилась.

– Посмотри в зала. Если девчонки дома, то их отправь.

– А Эдик? – спросил он.

Глаза её снова блеснули.

– Ой, только Эдичку не буди, ради бога!

– Да нужен он мне, – буркнул Семён себе под нос и вылез из-за стола.

Понятно, почему они не отвечали на мои письма , – подумал он.

Всё происходящее до сих пор казалось ему ночным кошмаром. Глоток свежего воздуха свободы был окончательно отравлен мрачной реальностью. Приезжая сюда, Семён не питал иллюзий относительно того, что его придурковатый двоюродный брат возьмётся за ум и станет похожим на нормального человека, но такого он ожидать просто не мог.

В большой комнате на диване, укрывшись ватным одеялом, спали две девушки. Одну из них он узнал сразу. Это была Виолетта, подружка Эдика, которую он привёл в свой дом из какого-то подвала, когда той не было ещё и шестнадцати.

Девчонка была довольно симпатичная: стройненькая, кареглазая, с правильными чертами лица. Однако наличие испорченного улицей характера и тонны психологического мусора в душе сводили все её достоинства на нет. Пока Эдик бухал, жалея себя и обвиняя весь мир в своих проблемах, эта стерва крутила романы с несколькими парнями сразу. Целью этих отношений всегда было одно – попасть в их дом, чтобы потом от туда что-нибудь спереть и навсегда пропасть из виду. Так, по крайней мере, рассчитывала она. И Семён, ещё будучи на свободе, не раз намекал ей на то, что добром подобные похождения не кончатся.