Улья Нова - Аккордеоновые крылья (сборник)

– Ты осунулся, надо больше отдыхать, – громко всхлипнула она.

– Спасибо за заботу, – усмехнулся Павлик, спеша поскорее уйти. Преградив ему дорогу, с другого бока на стул опустилась бухгалтер Елена Николаевна и заговорщически произнесла:

– И все-таки, с кем встречалась наша Тихая Сапа две недели назад на Чистых Прудах? – и они внимательно посмотрели на Павлика, который должен был почувствовать себя словно подопытный кролик. Но он, ничуть не смутившись, почти шепотом спросил:

– И вы до сих пор не знаете этой истории? – Коллеги сомкнулись в тесный кружок, склонили головы, чтобы ничего не упустить. – Вероника впервые в жизни купила iPhone и тут же забыла его в такси. Водитель позвонил ей через несколько дней. Он долго оправдывался и извинялся, что был занят. С ним-то она и встречалась на Чистых прудах. Он вернул ей пропажу. Вернул совсем новый iPhone, представляете…

Через пару дней Артем допоздна задержался в офисе. С трудом оторвавшись от ноутбука, налил себе кофе, подошел к окну и долго смотрел на угол серого здания и на свою одинокую машину в разросшейся за день снежной фуражке. Потом его взгляд снова начал обследовать стол Сапы. Аккуратные стопочки папок и бумаг. Кружка, брелок, точилка для карандаша в форме яблока. Как всегда – порядок и строгость. Как всегда, ничего, что могло бы нечаянно раскрыть привычки, маленькие слабости или тайные пристрастия этой невыразительной или все же неотразимой девушки в сером.

Артем подошел к столу Тихой Сапы и аккуратно выдвинул один за другим боковые ящики. В верхнем оказались бумаги. Документы и какие-то бланки. В среднем были наушники, пачка крекеров и та самая маленькая деревянная щетка для волос. Нижний ящик пока пустовал. Артем еще раз, придирчиво, как частный детектив, осмотрел стол Сапы. Рядом с монитором лежал снова забытый по рассеянности новенький iPhone. Он был в строгом чехольчике из мягкой серой замши. Артем подкинул iPhone в руке. Ему почему-то вспомнилось, как когда-то его родители старательно искали и долго выбирали диван и кресла, рассчитывая провести в их окружении всю свою жизнь, до глубокой старости. Он вспомнил, как раньше «справляли пальто» на многие годы. И дарили жене шубу, рассчитывая, что подарок прослужит лет семь-восемь, как раз до пенсии. Перед его глазами сами собой пронеслись каруселью все эти кухонные гарнитуры, полочки в ванной, пледы, пуфики и журнальные столики, которые когда-то покупали на всю жизнь. Однажды, давным-давно, не было этой заразительной и повсеместной небрежности, вещи принято было беречь в надежде, что они послужат еще и детям. Артему вдруг тоже захотелось, чтобы в его жизни возникло нечто такое: долговечное, крепкое, на многие годы. Он задумался об этом впервые. Именно сейчас, в пустынном вечернем офисе, сжав в руке iPhone Сапы, заключенный в серый замшевый чехольчик. Он понял, что теперь наконец готов, чтобы у него в жизни появилось хоть что-нибудь основательное и постоянное.

Любопытство одержало верх, смущение и стыд были отброшены куда подальше. И вот он уже невозмутимо листал набор программок Сапиного iPhon`a. Без тени смущения, безо всякого трепета, как будто его работа – заглядывать в чужую жизнь. Список ее личных контактов был пуст, словно замер в ожидании. Единственное, что ему удалось обнаружить, – это имя «Вероника», телефонный номер офиса и еще ее домашний телефон. Не особенно раздумывая, полностью предоставив себя моменту, околдованный долговечными родительскими диванами и так необходимым ему теперь постоянством, Артем набрал домашний Сапы. Он был уверен, что сегодня настал его вечер. Он уже заранее видел перед глазами заснеженный Чистопрудный бульвар. Видел себя и ее в каком-нибудь маленьком кафе возле Покровки. Он знал наизусть все слова, которые скажет. Он был в них уверен. Прямо перед ним в даль вечернего окна и уходящей чуть в горочку невзрачной улочки разворачивалась так необходимая ему теперь определенность, ясность и основательность. На многие-многие годы. Ожидая Сапиного ответа, он засунул руку в карман, сдержал зевок, осмотрел двор и тихонько, очень доверительно шепнул, как будто они уже лет пять вместе:

– Привет, Вероника. Это Артем. Ты снова забыла iPhone, на этот раз в офисе, на своем столе. Ты его специально, что ли, забываешь? Испытываешь окружающих? Знаешь, я подумал, что это отличный предлог, чтобы мы с тобой встретились сегодня где-нибудь на свободе. Попьем кофе. Давай, я тебя подберу минут через сорок возле Тургеневской?

Он знал, что Тихая Сапа обрадуется, но не подаст виду. Он был уверен, что она согласится и уже совсем скоро прилетит к нему через морозный город и снегопад в своем легоньком и летящем сером пальто, так похожая на невесомую бабочку или на невзрачного мотылька. Он мог бы пересказать все ее слова этого вечера. Знал наизусть, какие будут улыбки. Он отлично знал, где и когда возьмет ее за руку. И уже чувствовал умиротворяющее молочное тепло ее шеи, которую поцелует под взметнувшимся от земли до неба голубым снегопадом.

Теперь он затих в спокойствии, в долгожданном равновесии, приготовившись кивать и получать подтверждения всему тому, что знает про сегодняшний вечер и про многие годы своей жизни. Но Тихая Сапа помолчала. Потом она мягко и сбивчиво шепнула: «Ничего страшного, не утруждайся. Оставь телефон на столе, где он и лежал».

Она совсем тихо добавила: «Спасибо. До завтра, Артем». И завершила разговор. В iPhone, в пустынных комнатах и коридорах офиса снова царила неопределенная, ничего не обещающая тишина. И Артем некоторое время зачарованно вслушивался в однообразные, торопливые, всхлипывающие гудки своего несостоявшегося будущего.

Он крепко держал Вету за запястье. До боли вцепился в тоненькую, почти прозрачную руку. Иногда сжимал так сильно, что ее ладонь немела и пальцы казались почти стеклянными.

Наручных часов Вета никогда не носила. Однажды он этим воспользовался – крепко схватил ее запястье в давке утреннего вагона, набитого до ржавого скрипа сонными и начесанными, а еще напудренными, наглаженными, надушенными людьми. Все это разнообразие сливалось в одно настороженное утреннее лицо, несущееся с окраины в центр. Он держал ее за запястье в сумеречном вестибюле грязного здания из тусклого алюминия и пыльного стекла. Не выпускал руку, а намеренно сильнее сжимал в комнатке-подсобке, где пили чай и строго запрещалось курить.

Иногда его хватка чуть слабела, ощущалась костяным браслетом, который норовил съехать, перетянув и до боли прижав друг к другу лучики пястных косточек, ломких и шуршащих, как весенние камыши. Иногда его хватка мерещилась широким золотым наручником, который чуть мал и душит руку, будто тоненькую и беззащитную шею котенка. Порой она чувствовала его пальцы. Это было не угадывание, нет. Она подробно чувствовала узловатые, ледяные пальцы. Каждый в отдельности упрямо врастал ей в запястье, будто привитая веточка или еще хуже – хищная омела, которая медленно становилась частью слабеющего дерева. Иногда его рука, сжимающая запястье, становилась такой жгучей и настойчивой, что Вета начинала задыхаться.