Людмила Старшинова - Мои истоки. Часть 1

Москва! «Какой же беспокойный город» – подумалось Димитрию. На вокзале все куда-то спешили, бежали, кричали носильщики: «Поберегись». Столько народу! Димитрий отродясь не видел такого. Сколько лошадей повозок, карет и упряжек. Какой разный народ! Парень образованный много разных книг прочитал, и про Москву читал и про Санкт Петербург, но когда увидел всё воочию, растерялся. Приехали в Москву вечером, многие улицы, по которым ехали путники, были освещены газовыми фонарями. Светло, как днём, и это произвело на парня и домочадцев Макария неизгладимое впечатление. Долго добирались они до Преображенской заставы. Наконец показалась церковь, а рядом с ней – их будущий дом. Подъехав к дому, где должен был обосноваться Макарий, и войдя в дом Димитрий удивился. Дом был небольшой снаружи, но очень вместительный внутри. Был он в два этажа добротный из красного кирпича. Их уже ждали и приняли радушно. Сразу отвели Димитрию во втором этаже маленькую, но уютную комнатушку. Устроились все быстро, умывшись, скромно поужинали, и разошлись по комнатам. Лёг Димушка на кровать, и от усталости сразу провалился в сон.

Сон.

Летит он на коне по ветру, ветер развивает светлые волосы, и свистит в ушах. Кругом простор, красота, солнце греет ласково. Вдруг. конь встал, как вкопанный. Прямо перед ним стоит человек в черном саване с клюкой в руке, и этой клюкой преграждает ему дорогу. Мчался молодец на коне, не видел этого незнакомца на пути. Откуда взялся? Вырос из-под земли? Ни слова не говоря, не пускает старик дальше молодца. Конь мечется из стороны в сторону, но не может ни перескочить, ни объехать старца. Не видит лица старика, словно того у него нет, и слова вымолвить не может Димушка. Только страх разливается по всему телу и губы шевелятся беззвучно.

Проснулся Димитрий, аж сел в кровати. Сердце стучит молоточками, голова кружится, даже подташнивает. Головой крутит, встаёт и еле-еле подходит к окну, распахивает настежь. Холодный воздух, влетев в комнату, обжег лицо, приводя в чувства. Глянул Димитрий на печку, а затворка закрыта, видать рано закрыли затвор. Вот и угорел парень. Открыв задвижку, побежал вниз в комнату, расположенную под его комнатёнкой, печка-то одна на две комнаты. Забежал, увидел тихо посапывающих деток, глянул на затвор – та же оказия. Распахнул, открыл затворку, и начал будить детей. Разбудил, взяв на руки, поочерёдно подносил к распахнутому окну ничего не понимающих детишек, потом вывел их в залу. Когда понял, что всё позади, пошел в другие комнаты, но там ничего не вызвало беспокойства. Разбудил Димитрий Макария, попросил разрешения напоить деток молоком, и сам, с позволения, сделал несколько глотков. Матушка, запричитав, захлопотала. Так и не поняли случайность ли – это. Только Димитрий после этого случая стал героем!

Жизнь у Димитрия в Москве была хлопотливая, он много работал по хозяйству и в помощь Макарию. Приходилось писать разных бумаг, ездить с поручениями. Работы парень не боялся, одно заботило: «Встретиться бы с любимой». Стеснялся Димитрий спросить у Макария, где дом его ненаглядной. Так не хотелось раскрываться, да и причина тому была веская. Не хотел он раньше времени говорить о своей влюблённости. Отправляясь по поручениям, высматривал девушку на улице, а, вдруг, счастье улыбнётся, и он найдет её взглядом. Но – нет. Счастье будто отвернулось от него. Сон не шёл из головы. Гнал от себя мысли, и убеждал сам себя, что всё это – предрассудки и суеверие, которые так не поощряет Макарий. Не давал покоя сон, приснившийся первой московской ночью. А потом враз решил, что сон этот был в руку и разбудил его, чтобы спастись и спасти детей от угара. Что и говорить не по годам умный был парень. В трудах пролетел ещё один месяц. Наконец и Рождество приближается. Забот у Димитрия с Макарием прибавилось, да и обоз с монашками прибыл, начали готовиться к празднику. Ёлки привезли славные, ровные, густые. Лесные красавицы заняли огромное пространство, принесли с собой запах зимнего леса. Димитрий с домашними и монашками начали приготовления к празднику. Соорудили около храма Вертеп. Потянулись прихожане. Чаще, по разным поручениям Макария, Димитрий начал бывать в разных местах Москвы. И однажды, увидел свою ненаглядную Лушеньку. Забилось сердечко от радости такой, но сдержался, не выдал себя. Только проследил за ней, и довольный случившимся, с радостью выполнил все поручения. Теперь и солнце светило по-другому и даже воробьи чирикали иначе. А их множество собиралось на храмовом дворе, они суетились, дрались, чирикали. Счастье наполняло всё существо Димитрия, и Душа готова была взлететь. Далеко от дома Макария жила его Лукерьюшка. Но влюблённому разве это преграда? Часто вечерами, когда все в доме угомонятся, уходил Димушка пешком к дому возлюбленной. Часами стоял у ворот, пока не замерзнет, высматривая окошки любимой. Близко любимая, а нельзя проявиться. В ночи возвращался Димушка домой, всю дорогу в молитве, не боясь разбойников. Как сладок был тот короткий сон после прогулки. Утром, как ни в чем не бывало, приступал Димитрий к своим обязанностям.

Вот, и – Сочельник, а на завтра Рождество. Иначе, чем в доме Лукерьюшки отмечался этот день и сам праздник Рождества в общине. Было всё скромнее никакой помпезности, но с великим чувством праздника в душах. Сожалел Димитрий, что не может, как обычно, побаловать братьёв подарками. Славно отпраздновали Праздник. И прихожан собралось много и служба прошла на диво скоро и споро. Начались Святки с широкими гуляньями в Москве. Однако гулянья мало коснулись общины. Такой размах гуляний Димитрий видел впервые. Всё его забавляло, но участвовать в гуляньях он остерегался. Как посмотрит на это Макарий? Вдруг, осудит, а то и в деревню прогонит. А этого парень не хотел. Издали посматривал на все развлечения, и всё думал, и прикидывал, как бы увидеться с Лушенькой ненаглядной.

Наконец, наступил Сочельник перед Крещением. Трудный выдался денёк. От вёдер с водой у Димушки ныла спина. Быстрей бы купанье, тогда и отпустит натруженную спину, разольётся тепло от обжигающей холодом воды. Взлетит Душа, и запоёт вместе с Ангелами. Любил Димитрий эти купания, несмотря на трескучий мороз. А зима стояла суровая, под тридцать выдалось Крещение. Таких морозов отродясь на родине у Димитрия не было. Река Хапиловка, протекавшая рядом, не широкая, но глубокая. В ней и устроена была Иордань-купель. Немного боязно нырять было в прорубь, но он, не показывая виду, окунулся три раза, и выпрыгнул обновлённый. Радость с гордостью окутали всё его существо. А потом весь праздник стал ПРАЗДНИКОМ.

Все московские люди принадлежащие общине собрались в этот день вместе. Пришла на праздник в общину и Лёнка. В руке держала заветную записку от Лукерьи. Надеясь увидеть Димитрия, Лёнка крутила головой, чем вызвала недовольство окружающих: «Что, девка, крутишься, точно уж на сковородке, ведь не в аду ж ты». Присмирев, Лёнка увлеклась происходящим. Впервые она была на таком Празднике в таком скоплении народа. Женщины в лучших, но скромных нарядах, мужчины все – по-чину, в нарядных рубашках подпоясанных поясами. Торжественно вёл праздничную службу Макарий. А потом было угощение в трапезной, скромное, но Лёнке показалось самым вкусным, из того, что она когда либо пробовала. Угощение разносили девки и ребята, а руководил всем Димитрий. Поняла, что занят юноша, и окликнуть его, значит накликать беду, терпела, ждала, когда он сам к ней подойдёт. А Димитрий, увидев Лёнку, весь вспыхнул. Старая монашка увидела и прошептала: «Перекупался Димушка, кабы не заболел, выпей чайку, да медком закуси». Любили и жалели парня старушки, заботясь о нём, каждая пыталась угодить. И он ко всем был ласков и приветлив, для каждой находил слово, словно для матушки. Так и поглядывали молодые люди друг на друга издалека. Наконец-то закончился Праздник, расходится начал люд, тут-то и передала записочку Лёнка. А Димитрий, сунув записку в карман, продолжал хлопотать. На славу удался праздник! Ночь на исходе. Разошелся люд. Оставшись наедине с записочкой, Димитрий прижался губами к заветному листку бумаги прежде, чем начал читать. Как ему дорог этот связывающий его с любимой заветный листочек бумаги, испещрённый каллиграфическим почерком любимой. Таким, вот, романтичным был этот паренёк. Только эти романтичные поступки противоречили правилам воспитания в общине. Откуда такая романтичность, при такой нелёгкой судьбе? Он был наедине с собой, здесь не нужны притворства, он Любит, и любим. В чём здесь – грех? Наверно, жители обители найдут в чём. Но зачем об этом рассказывать, и показывать свои чувства? А как же честь, совесть и вера? Вера! Во что вера? Любовь! Она лечит все болезни; она выводит из всех испытаний, приготовленных судьбой; она всеобъемлющая, и если она есть, ничего не страшно. А как же вера? Вера! Вопрос – во что верить, часто посещал юношу. Даже однажды завязалась у него с Макарием на эту тему дискуссия. Не убедил его Макарий, остался Димитрий при своём мнении, что насторожило наставника. Вот, и сейчас он, в понимании единоверцев, совершает грех. Но, как же сладок этот грех. Вот, он заветный листочек, пахнущий его любимой.