Илья Уверский - Гроссмейстер и Жемчужина. Фауст XXI века. Перед Апокалипсисом

Я начал складываться и неожиданно рукой зацепил пластиковый стаканчик с вином. Один из сопровождающих почему-то пил вино и поставил стаканчик прямо на крышу джипа, прямо передо мной.

Вино вылилось мне на лицо и на воротник. Марчелло был в шоке от произошедшего и не знал, как извиниться.

– Ах, какое недоразумение, какой ужас, возьмите, пожалуйста, платочек.

Марчелло передал мне платочек, я вытерся.

К сожалению, часть вина попала в глаз, и то ли от аллергии, или от чего-то еще, он распух. Вероятно, я еще и губу прикусил, так как на ней образовался кровоподтек.

– Еще раз тысячу извинений. Это моя вина, поверьте, я сделаю все, чтобы ее загладить.

Марчелло был исключительно вежлив, при этом бил себя ладонью по голове.

– Ах, сущий пустяк, забудьте. – Я все понимал, с кем не бывает.

Я решил не задерживать уважаемую публику и резко ускорился, так как у всех дети, жены ждут, вечереет, однако. Так ускорился, что споткнулся об первую ступеньку крыльца и чуть не растянулся перед дверью.

Мы прошли по длинным коридорам, подошли к огромному кабинету, на двери которого было написано «Доктор Пилсудский». «Прямо как польский маршал Пилсудский из книги Вольфа Мессинга «Я – телепат Сталина»», – подумал я. Хотя при чем тут Мессинг?

– Разрешите. – Марчелло толкнул меня внутрь кабинета.

Пилсудский сидел с недовольным лицом в огромном кресле, что-то внимательно изучал. С усами, с какими-то грузинскими чертами лица, в погонах, лет 50, хотя, может, и старше. Мы появились не вовремя.

Он искоса посмотрел на меня и продолжил читать.

– Марченко, на хрена ты ему фейс разбил? Ты же пачкаешь мой кабинет, неужели нельзя это сделать после того, как он выйдет отсюда? – спросил он спокойно, не отрываясь от бумаги.

– Прошу прощения, он хотел у меня сигарету выхватить.

– В наручниках, чем? Расстегни, кстати, на черта ему наручники-то надели, твою дивизию…

– Извините.

Марчелло расстегнул мне наручники и дал пульт от телевизора, который громко орал рядом со мной. Потом все вышли из кабинета, закрыли за собой дверь и начали перешептываться в коридоре.

Пилсудский не обращал на меня внимания, поэтому я стал смотреть телевизор.

Заканчивался фильм «Обычные подозреваемые» с Кевином Спейси. Это был тот самый знаменитый момент, концовка, где мафиози Кайзар Созе, полдня паривший мозги бедному следователю, хромая, выходит из полицейского участка, заворачивает за угол, распрямляется, закуривает, спокойно садится в подъехавшую машину и уезжает. Следак, до которого дошло, что вся история была выдумана и составлена из окружающих предметов в кабинете, выбегает на улицу, но уже поздно.

– «Самая большая шутка дьявола – убедить мир, что его не существует. И вот так, он исчезает».

– Надежда, – Пилсудский неожиданно поднял трубку, – дай ему бумаги, пусть ознакомится.

Секретарша с очень смешной фамилией Почесайкина забежала в кабинет, порылась на столе у Пилсудского, нашла какую-то распечатку из Интернета и отдала ее мне.

– Читай.

Я взял распечатку. Она была озаглавлена «Судилище», автор – Фрида Вигдорова, год – 1964. Вот здесь-то и началась какая-то мистика. Во-первых, я не понял, зачем меня было тащить в этот кабинет через всю Москву, чтобы дать почитать мне непонятно что.

Во-вторых, в распечатке описывался суд над молодым поэтом Иосифом Бродским; нет, конечно же, не Иешуа Га-Ноцри. Хотя Бродский тоже был молодой, года 24, выглядел, правда, на 3 года старше, тоже рыжий. Его обвинили в тунеядстве и антисоветских стихах. Стенограмма включала диалог между судьей Тягловой, Бродским, кучей другого народа, который битком набился в Дом культуры, где проходил суд.

Запись принадлежала Фриде Вигдоровой, которая впоследствии ее и опубликовала, чем вызвала скандал. Дело все равно было проиграно, а потом она от переживаний тяжело заболела и скончалась. Не дождавшись освобождения Иосифа Бродского.

Проблема в том, что из прочитанного мною следовало, что все участники процесса сильно увлекались «Мастером и Маргаритой», активно ее читали и решили сделать массовый «флешмоб», так как весь процесс в точности отражал структуру главы «Понтий Пилат». А некоторые товарищи еще и повторяли фразы из романа Булгакова! Причем так вели себя порядка 10 человек, упомянутых в «Судилище».

Этим они сильно всех подкололи. Правда, не учли, что кто-то все запишет…

Я понимаю, что мало кому интересен суд над Иосифом Бродским. Но тогда, я не смогу рассказать про первый звоночек, благодаря которому мы и сможем изобличить самый тайный заговор прошлого века!

Началось все с того, что 29 ноября 1963 года в газете «Вечерний Ленинград» была опубликована статья «Окололитературный трутень». Нет, не «Воинствующий старообрядец», как сообщил Мастер Ивану в главе «Явление героя». Хотя в ходе суда некий Николаев обвинил Бродского в том, что он «Воинствующий тунеядец», и этим заслужил громкие аплодисменты. Дело в том, что Бродского обвинили в тунеядстве и скрытой измене родине.

Затем «Вечерний Ленинград» вновь опубликовал письма читателей с требованиями наказать «тунеядца Бродского». Далее – арест. В результате Бродский, испытывавший разрыв со своей любовью – Марианной Басмановой, и уже пытавшийся свести счеты с жизнью, получил сердечный приступ.

Процесс был разбит на две части.

Первая заканчивается тем, что судья Тяглова решает отправить Бродского на психиатрическую экспертизу. Прямо как у Пилата с Иешуа.

В марте происходит второй процесс. На втором процессе под громкие выкрики и аплодисменты его неожиданно на ровном месте осуждают на 5 лет в исправительной колонии на основании упомянутых писем читателей, просто за то, что он поэт.

Итак, режиссеры Судилища подсмотрели его сценарий в главе «Понтий Пилат» из «Мастера и Маргариты».

Вот другие подробности, если кому интересно. Вначале судья спрашивает, есть ли у Бродского постоянное место работы (Пилат спрашивал про место жительства). Тот отвечает, что нет. Судья отмечает – тунеядец. (Пилат говорил, что бродяга).

В самом конце первого процесса, когда Бродского решили отправить на психиатрическую экспертизу, он попросил бумагу и перо, в точности как Левий Матвей в конце главы «Погребение». Очевидно, что здесь режиссер флешмоба что-то перепутал, не в ту главу посмотрел. Или Иосиф Бродский вышел из-под контроля.

На втором процессе в самом начале выясняется, что Бродский не читал свое дело. Судья вынуждена объявить перерыв, и его выводят ненадолго. Нет, это не был Марк Крысобой, и он его не бил.

По возвращению Бродский сообщает, что целый ряд стихов, указанных в деле, ему не принадлежит, и просит исключить из дела старый личный дневник. В «Понтии Пилате» Иешуа говорит похожие вещи про дневник Лаврентия, ой, прошу прощения, Левия Матвея.