Елена Колина - Двойная жизнь Алисы

Так вот, я подумала: картины не продаются, денег у меня нет, но кое-что есть – есть же квартирища наша, твоя!

Подумала и сдала все комнаты студентам Академии художеств, ненадолго, всего лишь на учебный год. Теперь наша квартира похожа на общагу Академии художеств.

А дальше было так… Студенты ведь тоже люди, правда? В их жизни должно быть место любви? Я считаю, да, поэтому разрешила им приглашать в гости подруг. Теперь они приводят в гости девочек и немного распоясались. Я всей душой за молодость, темперамент и разнообразие, но иногда это… э-э-э… немного напоминает бордель. Дети ведь всегда так: дай им палец – откусят руку… Ты, папа, сам обо мне так говорил. Поэтому иногда уйти из дома и поработать консьержем даже интересно: новые люди, другое общение… В общем, папа, потом расскажу подробней.

Зачем я сказала папе, что работаю консьержем, что это смирение за зарплату? Почему не призналась, что консьерж не постоянная моя работа, а случайная?.. Я знаю почему. Хотела, чтобы он испугался, переживал за меня. Из того же детского чувства, которое заставляло меня, придя из школы, страшным шепотом врать: «У меня двойка!.. И еще голова болит!», – пусть-ка разволнуется, пусть любит меня еще больше, пусть наша связь станет еще крепче… Хотя куда больше, куда крепче: папы уже тридцать лет нет, а он со мной в каждом смешке, каждом мазке… Ладно, чуть позже расскажу папе правду: что я работаю консьержем вместо моей домработницы Аннунциаты.

Что вы делаете, когда близкий человек вдруг сообщает, что вы больше не вместе, что вы можете жить как хотите, а он пересмотрел свои принципы и пойдет по жизни своей дорогой? Аннунциата целый день сидела на диване в своей комнате (она живет с нами уже пятнадцать лет) и пересматривала свои принципы. Аннунциатины принципы состоят в том, чтобы угрожать мне своим уходом за то, что я пустила в дом студентов.

«Глупая ты, Аннунциатка, нам с тобой нужно на что-то жить! Ты хочешь, чтобы мы с тобой танцевали у метро? Или я бы катала окрестных ребятишек по двору в «мерседесе»?»

По ней, лучше бы мы танцевали. Аннунциата заявила, что уходит от меня: жить по-прежнему будет дома, но больше на меня не работает. Устроилась консьержем.

Спустя пару дней Аннунциата сменила гнев на милость и вернулась к своим обязанностям: немного убирает, немного стирает, немного гладит. Когда она принесла в дом первую зарплату, я поняла, что означают все ее выкрутасы: она ушла от меня, чтобы помогать мне. Таким образом она вынудила меня помогать ей: например, сегодня она делает дома генеральную уборку, а я буду вместо нее консьержем.

Папа, ты скажешь, что я превратила свою жизнь в цирк? Что на рынке труда полно домработниц, с которыми не нужно по очереди работать консьержем? Но ты же знаешь, папа: любовь и дружба не продаются на рынке. Аннунциата близкий мне человек, все обо мне знает, всегда подслушивала наши с Братцем Кроликом разговоры, и имя у нее красивое. Она оставила его себе после того, как сыграла Аннунциату в самой моей любимой пьесе Шварца – «Тень» (мы в то время увлекались домашним театром, я играла Ученого, Братец Кролик играл Тень и все остальные роли, включая лакеев Министра финансов)…Ох, как же весело мы жили… Аннунциата говорит, я теперь брошенка. Брошенка звучит как польское аристократическое имя. Графиня Брошенка.

Хочу только кое-что уточнить, папа. Сейчас мне говорят: «Смирись, Алиска, у тебя такой возраст, возраст потерь, – слава ушла, журналисты забыли, картины не продаются, мужа потеряла». Смириться с потерями и ползти на кладбище? Ну, нет уж, выкусите, правда, папа?.. Прости, не могу больше разговаривать – ко мне пришли.

Ко мне не совсем пришли. На подоконник будки шмякнулся пакет – бум! И рядом с будкой на пол что-то бросили – шмяк! Да, именно так. На подоконнике было бум, а на полу шмяк.

Я высунулась из окна, как черепаха из панциря (шляпка зацепилась бантом), и увидела господина в длинном пальто. Господин тихо говорил сам с собой: «Может, не надо было ей ботинки отдавать? Она в шляпке… С другой стороны, ну и что, что в шляпке, она же консьерж». Я сказала: «Не смущайтесь, я знаю, что я консьерж», и он, не глядя на меня, приветственно поднял руку и прошел к выходу. Вот мы и познакомились.

В пакете, упавшем на подоконник будки (бум), были ботинки. Мужские ботинки, новые, с вложенным в правый ботинок чеком, фирма «LLoyd», размер сорок шестой. Вне всякого сомнения, ботинки были для меня. Подарок. Ему ботинки малы или велики, а консьерж пусть носит на здоровье, – благотворительность. Ну… спасибо. Вечером (придет же он когда-нибудь домой) ботинки верну под предлогом «размер не подошел, маловаты».

А вот еще одно мое «другое общение»: мама с сыном. Как и Господин в пальто, остановились у будки: может быть, жильцы привыкли совать консьержу в будку косточки, лакомства?.. Но нет, мама с сыном остановились познакомиться.

Мама очаровательная: крепкая ширококостная блондинка, излучающая такое спокойствие и доброжелательность, что хочется к ней удочериться; кажется, что побудешь ее дочкой хотя бы полчаса, и за полчаса она решит все твои проблемы.

– Если вы выйдете из будки, то я на вас посмотрю, – сказал мальчик, и мать одернула его «Матвей!»

Матвей похож на маму, они как матрешки из одного комплекта – крепкие, яркие.

– Простите, ему в школьном театре нужно сыграть э-э-э… пожилую даму.

– Старуху, – уточнил мальчик. – Я играю старуху в пьесе про Хармса. Я там падаю из окна.

Я поправила (не терплю неграмотности):

– В пьесе по Хармсу или по произведениям Хармса.

Мама не обиделась, а кротко пояснила:

– Это именно пьеса о Хармсе, о жизни Хармса, но, конечно, в пьесе его стихи и проза… Матвей играет одну из шести вываливающихся старух.

– Я-то считаю, старуха всегда горбится и шаркает ногами. Но наш режиссер сказал, что это будет выглядеть пародией и чтобы я подумал и создал образ.

– Режиссеру шестнадцать лет, – заметила мама.

– Можете выйти из будки, чтобы я создал образ? – попросил мальчик.

Я вышла из будки и спросила:

– Матвей, когда, по-вашему, человека можно считать старым?

– В тридцать лет… Ух ты, вы в шляпе! У вас шляпа – кр-расота! И туфли – кр-расота, как у клоуна! Вы не старая, вы смешная… красивая… А вы кто были? Актриса, клоун?

Почему «была»?.. Я тоже в его возрасте считала, что старость наступает в тридцать лет, но теперь, когда мне уже исполнилось пятьдесят три, считаю, что в восемьдесят восемь. Туфли «Sergio Rossi» очень красивые, голубые с красным лакированным мысом, под цвет «мерседеса».

– Приходите на спектакль, я вас приглашаю, увидите, как я падаю из окна… Я всех приглашаю, нам нужны зрители. А моя сестра дура, сломала ногу, теперь на одного зрителя меньше… Я сначала буду актером, потом режиссером. Один мой предок был знаменитый кинорежиссер, – я в него!