Вера Колочкова - Семья мадам Тюссо

– Сынок, мама сегодня встать не смогла. Ноги совсем отказали. Она больше не сможет самостоятельно передвигаться, сынок. Даже по квартире.

– Понятно… И что теперь делать, пап? Я как-то могу решить эту проблему?

– Нет… Нет, конечно. Ты не злись, Юлик.

– Да не злюсь я, с чего ты взял!

– По голосу слышу, что злишься.

– Нет, папа, не злюсь. Просто растерялся от твоих новостей. А врача вызывали? Эту, как ее?.. Соседку по лестничной клетке? Она вроде назначала маме какое-то лечение?

– Она приходила, Юлик. Сказала, что больше маме ничем нельзя помочь, уже все методы испробованы.

– Что значит, нельзя помочь? Врач, и такое говорит? Да как она может!

– Она хороший врач, Юлик. И мама ее хвалила. Она действительно делала, что могла. Мама же долго лечилась.

– Да понятно, понятно. И что эта «хороший врач» еще говорит? Что, что теперь делать-то?

– Она говорит, надо принимать реальность и что-то решать.

– А что тут можно решать, я не понимаю? И в каком смысле – решать?

– В смысле ухода за мамой. Так и сказала – зовите детей, решайте. Вам, говорит, Елена Максимовна, нужен организованный и постоянный уход, у вас, мол, семья есть.

– Надо же, какая умная… Какие ценные указания дает…

– Юлик, ты приедешь?

– Приеду, куда ж я денусь.

– А когда?

– Не знаю, пап. Может быть, вечером.

– А почему вечером? Сегодня же суббота.

– Да, суббота. И что? У меня по субботам никаких дел нет, по-твоему?

– Хорошо, как знаешь, вечером так вечером. Только… Мама спит сейчас… Когда проснется, обязательно спрашивать начнет, звонил я тебе или нет… И что я ей скажу? Что ты приедешь, когда все дела переделаешь?

– Пап, ты шантажируешь меня, что ли?

– Да что ты, сынок. Побойся бога. Я просто не знаю, что маме сказать, чтобы она на тебя не сердилась. Ты же знаешь маму, что я буду тебе объяснять, как она…

– Пап! Ты принял с утра, да? Признавайся, было дело?

– Ну… Так, немного…

– Понятно. Знаю я твое «немного». А Жанке звонил?

– Нет еще. Тебе первому.

– Ну так и позвони ей, пусть приедет! В конце концов, тебе с ней надо в первую очередь проблему обсуждать! Это ведь женские дела, в конце концов! Не я же буду вникать в эти всякие… Интимные подробности!

– Да, сынок. Я сейчас ей позвоню. А ты, значит, вечером?.. Так и сказать маме?

– Так и скажи! Все, пап, давай… И не пей больше сегодня, я тебя умоляю.

Нажал на «отбой», сунул телефон в карман халата. Подтянул пояс, нервно прошелся по комнате. Вернее, по тому пространству, что осталось от комнаты. Закуток. Он живет в закутке, называемом квартирой, да! Это ж как надо было извернуться в свое время, чтобы установить перегородку в однокомнатной «сталинке»!

А что делать – нужда заставила, когда у тещи случился инсульт и Ольга перевезла ее из родного поселка к себе. На тещин дом сразу покупатели нашлись, и Ольга не устояла, продала. Поначалу предполагалось, что деньги от продажи дома уйдут на расширение жилплощади, хотя бы на двухкомнатную квартиру хватит добавить, но не вышло как-то. Деньги – такая зараза… Текучая, как песок. Чуть расслабишь пальцы, тут же провалятся сквозь них. То лекарства нужны, то целители на горизонте объявятся с обещаниями поставить маму на ноги, то свои родные проблемы назрели, от которых бесплатно не отмахнешься… Тем дело и кончилось: ни денег, ни расширения жилплощади. За перегородкой мама лежит себе и лежит, помирать пока не собирается. Врач говорит – сердце как пламенный мотор. Зато память потеряла и, кроме родной дочери, не узнает никого. Увидев зятя, каждый раз удивляется и строго спрашивает у Ольги:

– Доченька, кто это? Что он здесь делает?

И дальше – пошло-поехало… Как под копирку, одно и то же.

– Это мой муж, мама.

– Муж? Ты что, замуж вышла? Почему мне не сказала? И как его зовут, интересно?

– Юлиан, мама.

– Как?

– Юлиан.

– Что за странное имя – Юлиан… Мне не нравится, Оля. Прогони его, пожалуйста. Пусть уйдет. Я боюсь. Спрячь подальше шкатулку с драгоценностями, Оля! Человеку с таким подозрительным именем нельзя верить!

Он страшно бесился, выслушивая из-за перегородки повторяющийся ежевечерний диалог. Одно только упоминание о драгоценностях чего стоило. Три колечка да две цепочки в пластиковой шкатулке – драгоценности… Человек себя не чувствует, а за пластиковую шкатулку цепляется памятью. Но самым удивительным было то, каким образом у Ольги на всю эту безобразную геронтологию хватало терпения. Однажды он спросил ее прямо в лоб. Она глянула удивленно, пожала плечом, ответила вопросом на вопрос:

– А что, у меня есть варианты? Когда есть выбор, терпеть или не терпеть, можно сколько угодно рассуждать о терпении как таковом. А если вариантов нет… Просто идешь и делаешь, что должен делать. Так-то вот, милый мой. А правда, кстати, почему тебя так по-дурацки назвали – Юлиан?

– Не знаю. Назвали и назвали.

– Мама так захотела, да? В честь кого-то? Вроде нет писателей-классиков с таким именем.

– Ты издеваешься надо мной, да?

– Да ладно, не злись… Мне и без того нелегко.

– А ты не спрашивай про маму. И про классиков тоже. Я же понимаю, в каком контексте ты спрашиваешь.

– Ладно, не буду. И я не буду, и ты не злись. Просто не обращай внимания, и все. Мама же не виновата, что память потеряла, что не узнает тебя.

Он хмыкнул, ничего не ответил. Разговор на этом был исчерпан. Тогда они могли выйти из разговора, не поругавшись и не дойдя до точки кипения. Но, как говорится, сколько веревочке ни виться, сколько чайник ни пыхтит на плите, закипая…

Время шло, забирало в себя Ольгино терпение. И вместе с ним смиренную философию под лозунгом «идешь и делаешь, что должен делать». Да и он уже попривык к тещиным испуганно визгливым вскрикам в его сторону: «Кто это, Оля?! Что он здесь делает?» Они постепенно будто менялись ролями – Ольга нападала, он уходил от нападения. Ольга догоняла и добивала хамством, он терпеливо сносил. А куда денешься? Деться-то ему некуда…

Вот и сейчас, выйдя из-за перегородки с судном в руках, Ольга спросила отрывисто:

– Чего твой отец звонил? Что-то случилось?

Встала посреди комнаты, блестя прищуренными глазами, ждала ответа. Заранее готовилась дать отпор.

– Да, Оль, случилось. Отец говорит, что мама больше не сможет самостоятельно передвигаться, даже по квартире… – произнес он, будто извиняясь за маму.

– О господи! Этого еще не хватало! Надеюсь, меня эта проблема не коснется? Мне вон своей проблемы по горло хватает, – повела она головой в сторону перегородки.

– Нет, не коснется, что ты.

Хотел еще что-то добавить, но вдруг разозлила нотка подобострастия в собственном голосе. Сначала вспыхнула малым огоньком, потом распалилась в глухое внутреннее раздражение – он что, виноват в чем-то?