Юрий Поляков - Фантомные были

– Ну, ты все понял теперь, Одинокий Бизон? – спросила Зэка, мягко потрепав Андрея по волосам.

– Понял, – пробурчал Кокотов, обидевшись на болтливую Шоркину.

– Извини, что я тогда тебе про человека в метро не поверила! Кстати, если хочешь, можешь на вторую смену остаться поработать. У тебя какие планы?

– Никаких.

– Оставайся! Я тебе даже немного зарплату прибавлю, как ветерану педагогического труда. – Она улыбнулась.

– А Тая останется? – спросил Кокотов.

– Нет, Носик не останется. Выбрось ее из головы! Андрей, ты хороший, честный мальчик. Эта девица не для тебя. Поверь! Она уже уехала.

– Как – уехала?

– Я ее уволила. По собственному желанию. Вчерашним днем. Ну, остаешься?

– Даже не знаю… – сник Андрей.

– Вот и хорошо! Но волосы постриги! – Она снова потрепала вожатого по голове, на этот раз повелительно. – Кстати, на вторую смену приедет твоя однокурсница. Обиход. Елена. Знаешь?

– Знаю вроде…

– Ну и как она?

– Нормальная.

– Уже хорошо. – вздохнула Зэка.

…В институте Лену Обиход Кокотов почти не замечал, на курсе девушек было бессмысленно много. А здесь, в пионерском лагере, вдруг ее заметил: свежую, загорелую, с круглыми, в ямочках, коленками. Он и вообразить не мог, что путь к девичьему телу может быть таким коротким. Когда они вдвоем склонились над расстеленным на полу ватманом, рисуя отрядную стенгазету, искушенный Андрей взял и поцеловал Лену в то место, где шея, восхитительно изгибаясь, становится плечом. Конечно, Кокотов никогда бы этого не сделал, если б не Тая… А Лена схватилась за поцелованное место, словно ее ужалила оса, покраснела и прошептала: «Больше никогда… Никогда!» (О, эти два самых обманных женских слова – «Никогда!» и «Навсегда!».) После прощального вожатского костра, вокруг которого плясали, пели, но больше пили, они пошли гулять по июльскому рассветному лесу. И догулялись.

– Ты меня любишь? – спросила Лена, глядя на него из травы широко раскрытыми от удивления и страха глазами.

– Да! – честно соврал Кокотов и неумело овладел Невинномысском.

Через четыре месяца, когда обозначившийся Ленин живот, вызвав оторопь у родителей, стал слишком занимать однокурсников, они поженились…

Из дремы воспоминаний Кокотова вывел стук в дверь, и, открыв глаза, он сначала не мог сообразить, который час. В комнате было темно. В окне светлел серый сумрак, перечеркнутый черными шевелящимися ветвями. Это мог быть вечер, превращающийся в ночь, могло быть и утро – час предрассветного расточения тьмы.

– Заходите, Дмитрий Антонович! – крикнул писатель, догадавшись, что это все-таки вечер и Жарынин пришел звать на ужин.

Андрей Львович сел на кровати, поставил ноги на коврик и взлохматил волосы, стараясь проснуться окончательно. Организм изнывал в обидчивой истоме насильственного пробуждения. Голова была мутной и тяжелой от забытых сновидений. Он потер виски и попытался продуматься. Снова раздался осторожный стук.

– Да заходите же, наконец!

Послышался скрип двери, а затем шорох легкого движения. Из коридора в комнату пролегла полоска света. Кокотов понял, что это не режиссер: тот не входил – а вторгался. Кроме того, впереди него всегда шла волна пряного табачного запаха, а сейчас вместе с неведомым гостем в помещение проник чуткий аромат надушенного женского тела.

– Вы спите? – спросил из прихожей голос Натальи Павловны.

– Нет! – счастливо ужаснулся Андрей Львович и змеиным движением оказался под одеялом, подтянув его к самому подбородку.

– Я, наверное, не вовремя? – забеспокоилась она. – Извините…

– Нет-нет, я уже проснулся! Но я еще пока лежу…

– Это ничего. Можно зажечь свет?

– Можно. Выключатель справа от двери.

– Я знаю. У меня такой же номер.

Вспыхнула люстра. Комната озарилась ядовито-желтым, как лимонная «фанта», светом. За окном же, наоборот, стало совсем темно. Кокотов зажмурился от внезапной яркости и ощутил во рту обидную несвежесть. Когда он открыл глаза, на пороге стояла Лапузина. Ее красивое лицо было печально. В своем белом плащике Наталья Павловна напомнила ему молодую докторшу, приходившую к ним домой, если он, мальчишкой, заболевал. Это сходство стало еще больше, когда гостья присела на стул рядом с кроватью и, окутав Андрея Львовича своим парфюмерным облаком, положила ему на лоб прохладную ладонь.

– Вы здоровы?

– Да. Просто устал…

– Я тоже устала. У меня сегодня был неудачный день. Знаете, в такие минуты хочется поплакаться кому-то, кого знаешь давно. Очень давно. Вот я и пришла к вам…

– Ко мне?

– К вам… Вы меня, конечно, так и не вспомнили?

– Н-нет, извините…

– Не извиняйтесь! Я же была тогда ребенком… подростком…

– Мы жили по соседству? – предположил Кокотов.

тихонько напела Наталья Павловна. – Нет. Не угадали. Холодно! – Она даже поежилась.

– Можно закрыть форточку, – предложил недогадливый писатель.

– Ну, Андрей Львович, просыпайтесь же! Вы забыли игру в «холодно-горячо»?

– А-а! Да-да… Подростком? Подростком… Ага-а! – обрадовался он, вспомнив свой недолгий педагогический опыт. – Я был у вас учителем… в школе. Да?

– Теплее. Но не в школе. Ну, вспоминайте же!

– Вы обещали подсказать! Одно слово…

– Пожалуйста: «Березка».

– «Березка»?

– А что вы так удивленно смотрите? Разве вы никогда не работали вожатым в пионерском лагере «Березка»?

– Работал…

– Тогда напрягитесь! Первая и вторая смена. Первый отряд. Наташа. Кроме меня, в отряде больше Наташ, как ни странно, не было.

– Наташа? Ну конечно! Ну как же! – воскликнул бывший педагог, однако на самом деле ничего не вспомнил, кроме шеренги тусклых подростковых теней в красных галстуках. – Значит, это теперь вы! Кто бы мог подумать! Сколько же лет прошло?

– Много. Слишком много.

– Да-да… Но вы отлично выглядите!

– Спасибо. А за встречу надо бы и выпить! – мечтательно предложила она.

– Разумеется! Но у меня… у меня… – засмущался Кокотов. – Я сбегаю к Жарынину. Займу…

– Не надо никуда бегать, Андрей Львович! Современная женщина с пустыми руками в гости не ходит.

Она вышла в прихожую, вернулась с пакетом «Суперпродмага» и выставила на стол бутылку красного французского вина, коробку швейцарского шоколада и шикарно упакованную кисть янтарного винограда. Все ягоды в грозди были совершенно одинакового размера, напоминая шарики, извлеченные из большого подшипника и сложенные в виноградную пирамидку. Затем Наталья Павловна изучила посудное содержимое серванта, извлекла оттуда два пыльных фужера и подозрительно их осмотрела.