Олег Лукошин - Проникновенная история взлета и падения ВИА «Слепые»

От наплыва больших и огненных эмоций, вырвавшихся из глубин зачерствевшей души, я, практически непьющий человек, надрался в тот вечер дешёвого вина (которого и было-то вроде совсем немного) так, что в такси меня пришлось грузить. Саша, и ранее не ленившийся привозить и отвозить меня, дотащил непослушное тело до квартиры и передал его матери, как-то спокойно и убедительно попросив её не расстраиваться и не ругать сына, что она неожиданно для меня в полном объёме исполнила.

– Звонили из управления культуры, – объявил Макаров через пару дней. – Сама начальница, Звонарёва. Просила, точнее, настаивала, чтобы мы выступили на Дне открытых дверей в «Тройке». Говорит, все мои заняты, некого послать, а у вас готовый ансамбль. И слушать не желала, что мы не сыгранные. Отрабатывайте каморку! Даже не знаю, что делать. Врёт, наверное, про своих. Не может быть такого, чтобы все заняты.

– Подожди-ка, «Тройка» – это что такое? – спросил я.

– Колония, что ещё! – пояснил шамкающим ртом Афиногеныч. – Почему бы не сыграть? И в аду расцветают лилии.

Про колонию за номером «три», что базировалась где-то в промышленной зоне города и была своего рода достопримечательностью Травяновольска, я, конечно же, слышал. Порой едешь с матерью в автобусе, а какой-нибудь пьяный пассажир орёт на билетёршу во всё горло: «Какие деньги, я только с „Тройки“ откинулся!» В ресторанах тоже эту цифру любили всуе упоминать. Колония строгого режима, отсидишь там лет пять – и ты крут, как склон Джомолунгмы. Если туберкулёз не свалит. Бандитская романтика.

– И что, там День открытых дверей проводится? – продолжал я недоумевать. – Любой желающий может придти?

– Ну, не любой, – пояснил опытный Афиногеныч. – Это для родственников. Ездил я как-то к племяннику в Курганскую область на такой День. Он сейчас большой начальник – в Тюмени живёт.

– Там у них что-то вроде Сабантуя будет, – рассказал Саша. – Перетягивание каната, прыжки в мешках. А потом концерт в актовом зале. По мне – так нормальное место. Какая нам разница, где выступать?

Лёша Удачин молчаливо согласился с мнением старших товарищей. За мной оставалось последнее слово. Не, ну так мне и вовсе без разницы, где дебютировать, я с зэками и в ресторанах наобщался вдоволь. Естественно, я не возражал.

Но высказался по другому поводу:

– Нам вокалист нужен нормальный, – эта мысль уже давно вертелась в голове. – Или вокалистка. Если мы не дурака валять собрались, а что-то настоящее делать, серьёзное, то надо искать человека.

Ещё я хотел добавить, что нынешний вокал никуда не годится, но постеснялся задеть Сашины чувства. До настоящего времени за вокал у нас отвечали двое – я и он. Точнее, он и я, потому что большинство вещей исполнял Саша, какие-то я. Иногда пели вместе. Мне мой голос в принципе не нравился, какой-никакой слух у меня есть, и я могу отличить конфетку от какашки. Макаров пел лучше, но голос у него был не поставленный, сырой. Для школьной панк-группы годится, для приличного ансамбля – нет. Я понимал, что никто с нас спрашивать не будет, и оценки выставлять не станет, и деньги платить – но душе хотелось недостижимого идеала. Наверное, я был никчемным и неуместным перфекционистом, который везде и не вовремя вставляет свои пять копеек.

– Да, не помешал бы хороший певец, – поддержал меня справедливый Афиногеныч. – Хуже не будет.

– У тебя есть кандидаты? – спросил Саша, который даже не пытался спорить и настаивать на красоте своего вокала.

– Да в общем-то нет… Если только Зине предложить.

– А, это та певица, в которую ты тайно влюблён! – воскликнул он вдруг артистично. Словно погрузился в некий образ и давал всем понять, что вещает не он, а тот самый персонаж из образа. И вроде бы не хотел обидеть, а получилось колко и двусмысленно.

Клянусь богом, я никогда и никому не рассказывал о своих чувствах к Зине! Да и не было никаких чувств – кто я и кто она. Пусть мы вместе выступаем, но на самом деле находимся в разных измерениях. И нет ни единой точки, в которых они пересекаются.

– Не согласится она, – тут же добавил Саша. – К тому же концерт в колонии, риску её подвергать…

Тут же в голове короткой вспышкой мелькнула порнокартинка – толпа разгорячённых зэков бегает за бедной Зиной и срывает с неё одежду. Картинка, как ни странно, возбуждала.

– Да не, какой риск, – шамкнул Афиногеныч. – Там строго. Зэкам и приблизиться не дадут. Это кто вообще такая, Зина?

– Можно попробовать, – ответил я Саше. – Она нестандартная и рисковая. Она классная.

– Ты влюблён в неё, – тихо и задумчиво, словно нас никто не слышал, произнёс Саша. – Ты безнадёжно влюблён…

И голос его был таким понимающим, таким вкрадчивым и тёплым, что хотелось прилечь к нему на колени и безропотно ждать, когда он соблаговолит погладить тебя по голове.

Да, я влюблён… И сам не знаю, в кого.

– Зина! – звонил я по сотовому.

И тут же, торопясь упустить смелое вдохновение, выпалил:

– Привет! Мы создали ансамбль, называется «Слепые», это очень круто. Там классные музыканты. У нас скоро первый концерт – в «Тройке», это колония строгого режима. Нам нужна вокалистка, соглашайся. Это будет адский перфоманс!

Была пауза. Она показалась мне неимоверно долгой. Мучительной. Я ждал чего угодно – смеха, язвительного отказа, холодного укора с советом обратиться в психиатрическую лечебницу, просто сигнала отбоя.

– Адский, говоришь? – переспросила она иронично. – И где же вы репетируете?

Это означало – да.

Она однозначно классная. Я вот ещё поднаберусь храбрости – и предложу ей выйти за себя замуж. Чем не адский перфоманс?

Зина Коромыслова пришла на репетицию на следующий день, очень всем понравилась, всех обаяла и без раскачки включилась в процесс. Они обменялись с Сашей интеллигентными рукопожатиями, он задержал её ладонь в своей чуть больше необходимой для приличия секунды, и она в ответ вынуждена была взглянуть на него пристальнее и проникновеннее. Таким же взглядом одаривал её и он. Ничего этого, разумеется, я не видел, но клянусь, что именно так всё и было. Потому что не могло быть иначе.

– Зинаида! – тут же поспешил предупредить её Макаров. – Первый наш концерт состоится в колонии и если вы не готовы к этому моральному испытания, все мы поймём.

– Ой, блин, да была я в колонии! – отозвалась небрежно Зина. – У меня брат там чалится. Вторая ходка. Русских баб тюрьмами не испугаешь.

И я вдруг понял, почему у Зины никак не получалось оторваться от гнойной почвы и воспарить в творческое поднебесье. Потому что происхождение не пускало. Она сама умная и талантливая, а вокруг определённая среда, и она её часть – а человек социальное существо и живёт слоями. Оторваться от своего слоя и переместиться в другой неимоверно сложно. Одной силы воли недостаточно. Именно по той же причине из меня не мог получиться чистоплюй-пианист в смокинге – потому что по происхождению и менталитету я люмпен-пролетарий.