Ана Мелия - Стучитесь, открыто. Как я боролась с раком, потеряла надежду и нашла себя

Я была так напугана и так нуждалась в спасителе, что готова была близоруко щуриться, чтобы случайно не разглядеть чего-нибудь лишнего.

Дверь кабинета распахнулась. На зов босса пришел молодой врач, Дмитрий Владимирович Карманов. Высокий, широкоплечий, с охапкой густых каштановых волос и яркими карими глазами – мечта, а не врач! С такой внешностью он мог смело работать кем угодно, и все было бы к лицу: загорелый по пояс рабочий на стройке, одетый в стильный деловой костюм директор завода, улыбающийся очаровательный капитан самолета.

Из этого великолепия Дмитрий Владимирович выбрал профессию врача-онколога. Медицинская униформа эффектно сидела на его стройной фигуре. Наброшенный халат вызывал в пациентках доверие и признание, выгодно оттеняя стать и рост. На фотографии, наклеенной на стенде у входа в отделение, Дмитрий Владимирович так залихватски улыбался, что прозвище приклеилось моментально – Красавчик.

Красавчик повел меня по хитросплетению коридоров института, на ходу диктуя план действий:

– Сначала отнесете блоки с биопсией в лабораторию. Закажите иммуногистохимию, она покажет статус опухоли. Сделайте компьютерную томографию грудной клетки и органов брюшной полости и сцинтиграфию скелета. Когда будут готовы результаты, позвоните, и Вадим Сергеевич назначит лечение.

Я, еле успевая за ним, пыталась запомнить распоряжения. А когда вышла на улицу, всё смешалось в голове… я в растерянности остановилась.

Погода в Петербурге стояла удивительная. Мягкое солнце щедро заливало парковку, дорогу к приемному покою и десятки тропинок. Легкий ветерок как бы невзначай касался моих волос и замирал. Я бродила между корпусами, разбросанными по большой живописной территории с прудом и парком – и находила в себе столько ощущения жизни!

Пазл упорно не складывался. Такой доброжелательный мир вокруг и коварный часовой механизм внутри совершенно не хотели уживаться вместе. Куда правдоподобнее бы сейчас оказалась буря, затяжной дождь с молнией и раскатами грома. Но мир подыгрывать не собирался. Напротив, он сочно осыпал меня своими прелестями, дразня и играя. Мол, это всё мое. И останется моим. Даже если не будет тебя. Я такой великий, а ты такая маленькая. Куда тебе тягаться?

Однако, мир, видимо, еще не знал, что в голове моей уже зародилась мысль. Робкая, неокрепшая, она пустила ростки и вгрызлась в меня крепкими корнями – я буду бороться до последнего. Я не сдамся. Какие бы партии этот мир не разыгрывал со мной, пусть даже не рассчитывает на быструю победу.

Заезжая в тоннель монотонно гудящего компьютерного томографа, в слезах уговаривая отстраненную женщину в регистратуре записать меня на ближайшие числа на сцинтиграфию, подолгу изучая грустные истории болезни на онкологических форумах, я держалась за эту спасительную мысль.

Я выживу, чего бы это ни стоило.

– Отдаленные метастазы на обследованиях не обнаружены. Это хорошо. Но все же надо делать неадьювантную – предоперационную – химиотерапию. На отделении этого препарата нет, придется покупать. Стоимость я вам уже называл. У вас есть деньги на курс? – дежурным голосом спросил Ваше Величество.

– А еще есть какие-то варианты?

– Ну… можем попробовать еще одну схему, там будет двенадцать еженедельных курсов. Кстати, переносится легче. У нас есть в наличии.

– А Вы что советуете выбрать?

– Да выбирайте, что хотите.

Протоколы, исследования, мировые стандарты. Оставим это странам, в которых медицина важнее военной политики.

В питерском НИИ онкологии образца 2013 года, как и, пожалуй, в любом другом российском медицинском учреждении, чаще всего стратегия лечения опиралась на финансовые возможности пациента или наличие доступных льготных препаратов.

Поэтому и вопрос, какую мне выбрать схему, решился сам собой. Потратить огромную сумму на несколько курсов терапии казалось чем-то неправдоподобным. Посоветовавшись с Мишей, мы решили остановиться на втором варианте.

Я шла по коридору с Красавчиком и задавала один вопрос за другим.

– А выпадут ли у меня волосы? (первое и главное)

– Не факт, иногда при этой терапии волосы у пациенток сохраняются.

Мимо нас прошла абсолютно лысая девушка с лишенным привычных штрихов лицом.

– А брови? Брови и ресницы тоже могут выпасть?

– Могут, но тоже не всегда.

– А тошнить меня будет? Говорят, от химиотерапии очень тошнит.

– Мы сделаем премедикацию, я дам список лекарств, которые надо купить, постараемся свести на нет неприятные побочные действия.

– А когда начнем?

– Да хоть завтра. Я сейчас оформлю, завтра в отделении прокапаем.

В палату, залитую чуть тоскливым питерским дневным светом, завезли стойку для капельниц. Я несколько часов ждала своей очереди.

Томительное ожидание может сыграть на руку. Я так устала бояться, что смотрела на прозрачные флаконы уже скорее с любопытством.

В мою тонкую вену, что просвечивала сквозь кожу, воткнули иголку и заклеили пластырем. Что-то подкрутили в капельнице… по равномерно падающим каплям я поняла, что лекарство преодолело дверь и уже частично находится внутри меня.

Капля за каплей, минута за минутой – терапия потянулась бесконечной вереницей капельниц, анализов, уколов, таблеток.

Ездить в Петербург каждую неделю оказалось тяжело, и я продолжила терапию у себя дома – в местном онкодиспансере.

Каждую неделю я ложилась на неудобные кушетки, доставала книгу и терпеливо ждала. Больницы и палаты резко ворвались в мою жизнь и прочно в ней обосновались.

Поначалу я испуганно озиралась – столько боли вокруг! Живя в мире здоровых людей, я видела боль как явление малозначимое, несерьезное, легкое в управлении. Болит? Ну выпей таблетку, проблем-то. А если сильно болит, как во время родов, например – потерпи. Собери волю в кулак. Потом будешь наслаждаться результатом.

Я считала, что за терпением всегда следует вознаграждение. Что боль – это друг и союзник, который заботливо сигнализирует о возникшей в теле проблеме. Что с ней всегда можно договориться, получить отсрочку, отодвинуть на задний план.

Здесь же, наблюдая страдания в самом концентрированном виде, слыша отовсюду стоны, я с ужасом осознала, что в таком мире понятные мне схемы и уравнения не работают совсем.

Если ад и размещал свои филиалы на земле, то самые успешные из них, безусловно, располагались в таких районных диспансерах, как наш. Единожды там оказавшись, хотелось навсегда забыть и эти изматывающие очереди, и усталость врачей, и собственную растерянность при виде безликих кабинетов, которые необходимо штурмовать. Поэтому большинство пациентов тянули до последнего, чтобы избежать нового визита. А визиты – как правило, облитые безысходностью и перепачканные отчаянием – зарождали местных демонов и призраков.