Карина Сарсенова - Цена страха

Но и сквозь затуманенные болью глаза Виктория прекрасно видела и главное – осознавала: взгляд девушки источал теперь не равнодушный лунный, но живительный солнечный свет.

Голос исходил из глубины солнечного жара.

Губы девушки оставались сомкнутыми в лёгкой улыбке.

– Ради чего ты бы умерла на самом деле? За что отдала бы свою жизнь без раздумий и колебаний, но с радостью и любовью?

Ответ родился в сердце мгновенным откликом на призыв благодатного светила.

– За жизнь моего ребёнка.

– Это так. Отдай мне твой наибольший страх, и однажды нерождённое дитя обретёт счастливую мать.

Не разжимая губ, Виктория вымолвила душой:

– Я согласна.

Солнечный свет погас, и ночь накинула на неё покрывало звёздного неба.

Море успокаивающе шелестело за спиной.

Пауза абсолютного покоя, в котором восстанавливалась измученная душа, вдруг канула в небытие.

Падающей звездой мысль пронеслась на периферии сознания: «А какой же страх я отдала незнакомке?»

Произнесённые вслух слова заставили Викторию подпрыгнуть:

– Больше всего на свете я боюсь не научиться любить.

Самолёт тряхнуло с такой силой, что стоящие на столиках тарелки со снедью и чашки с горячим кофе подбросило высоко в воздух.

Багажные полки распахнулись, и на головы обожжённым и обсыпанным едой пассажирам вывалились пакеты и саквояжи.

Вопли и стоны смешались с призывами бортпроводников сохранять спокойствие.

– Мы пролетаем зону повышенной турбулентности!

Крики о помощи заглушали технический усилитель голоса.

Бросив микрофон, и этот стюард кинулся помогать пострадавшим.

Олжасу казалось, что это его состояние нервной трясучки передалось железной птице.

До турбулентной атаки он уже шесть раз сбегал в туалетную кабинку, а полёт длился всего час. Попытки почитать прессу ничего не дали. Что и неудивительно.

Ну как можно отвлечься от осознания своей скорой смерти!

Он должен это сделать.

Он должен заставить мир измениться.

Он должен…

Чёрт, да он всем вокруг должен!

Пора расправиться с неуместным страхом.

Там, за чертой, его ждёт обещанная награда.

Там он окажется в мире, полном удовольствий и развлечений.

И навсегда оставит на этой бренной земле всё её постылое несовершенство.

Нельзя затягивать.

Невозможно отложить неизбежное.

Он и так пропустил все сроки.

Самолёт надлежало взорвать полчаса назад. Если они заподозрят его в трусости, то…

Нет, лучше об этом не думать.

Он вообще сейчас не о том думает.

Стиснув голову кулаками, Олжас застонал.

К нему тотчас подскочила услужливая стюардесса с аптечкой в руках. Олжас меланхолично наблюдал за её суетливыми манипуляциями.

Да, он пил только холодную воду, но сейчас, облитый из-за жёсткой тряски, не замечал противной мокроты брюк.

Он вообще почти не чувствовал своего тела.

Словно душа давно покинула и уже забыла некогда бывшую ей оболочкой смертную плоть.

– У вас идет кровь… – испуганный голос бортпроводницы вернул Олжаса в земную реальность.

Белоснежным бинтом, жадно вбиравшим в себя алую жидкость, она безуспешно пыталась остановить истечение жизни из его головы, оцарапанной свалившейся сверху чьей-то тяжёлой коробкой.

Окинув девушку отрешённым взглядом, он никак не отреагировал на тревогу в её глазах.

Он и она, все эти люди напрасно цепляются за жизнь.

Они мертвы, но пока что не догадываются об этом. Но сейчас он им всё разъяснит.

Оттолкнув девушку, Олжас резко встал.

Ойкнув, стюардесса потеряла равновесие и с размаху плюхнулась на колени стонущего поблизости пассажира. Тот открыл было рот для возмущённого окрика, но на том и замер.

Гробовая тишина окутала салон самолёта.

Олжас, возвышающийся посреди прохода, сорвал с себя объёмную куртку и торжествующе демонстрировал всем впившийся в его тело пояс шахида.

Его время, их время пришло.

Подняв руку с зажатым в ней пультом управления смертью, террорист злорадно выкрикнул:

– Сейчас вы все умрёте!

Палец жёстко вдавил красную кнопку в пластиковую безжизненную плоть…

И… ничего не произошло.

Опустив руку, Олжас в немом изумлении вытаращился на вопиющую пустоту во вспотевшей от напряжения ладони.

Пульт исчез.

Тихий смех туманной рябью поплыл по салону.

Нет ничего неуместнее презрительности перед смертью.

Взбешённый, Олжас резко развернулся. И встретился лицом к лицу с пустотой.

Рядом никого не было. Наполненные ужасом взгляды пассажиров, вжавшихся в свои кресла, парили где-то за чертой его мира.

Никчёмность их жизней отсылала несчастных на периферию сознания добровольного смертника.

Смех прозвучал снова.

Олжас позволил звуку притянуть внимание и недоуменно уставился на молодого парня в самом конце прохода.

Небрежно привалившись к спинке ближайшего кресла, он поигрывал его, олжасовским (!) пультом и нагло, не скрываясь, рассматривал террориста.

Презрительная полугримаса чуть искажала тонкие черты восточного лица.

Эта неуместная перед лицом смерти, наигранная (как ему показалось) аристократичность отозвалась в перенапряжённом, вошедшем в пике стресса Олжасе взрывом неконтролируемой ярости.

В два длинных прыжка он настиг мерзавца.

Аромат свежего весеннего ветра ощутимой волной коснулся лица.

Мотнув головой, Олжас размахнулся и нанёс удар.

Пол выскользнул из-под ног, и боль огненной вспышкой пронзила голову шипами внутреннего нимба.

Лавровый венец для неудачника.

Распростёршись вдоль кресел, террорист стонал, схватившись за расшибленный, истекающий кровью нос.

Тихий смех поманил вновь.

Вскочив, Олжас повернулся и злобно уставился на преспокойного парня в дальнем конце прохода.

Сжав крепче кулаки и стиснув зубы, смертник помчался к врагу.

И снова – порыв ветра, напоённого ароматами новорождённых дождей и цветов.

Встреча собственной агрессии с физическим отсутствием противника.

Потеря равновесия.

Болезненный удар лбом о стену туалетной кабинки.

– Ты намерен играть со мной до твоего полного поражения?

Вопрос застал Олжаса, бьющегося в лихорадке ненависти и гнева, врасплох.

Так же, как и невидимая стена, внезапно выросшая на его пути.

С размаху врезавшись в незримое препятствие, террорист прочувствовал его всем телом.

Остановившись, он тяжело дышал.

Противник, расположившись в расслабленной позе около ближнего кресла, уже не нарочито, а по заезженной и поднадоевшей привычке поигрывал пультом.

Презрение на его лице смешалось с откровенной скукой.

– Отдай пульт, сволочь! – истерический крик Олжаса взорвал могильную тишину салона.