Светлана Розенфельд - Другая женщина

– Да, правда, я болел неделю, отстал, курсовик дали, сроки поджимают. В общем, совсем зашился.

«И сколько будет продолжаться это взаимное вранье? – подумала Ира. – Пора переходить к правде».

– В общем, Володя, если честно, у меня к тебе дело, – и зачастила, затарахтела: – Я беременна, мама говорит, надо рожать, и я пришла к тебе потому, что, мама говорит, отец должен знать такую новость.

– Мама говорит?

– Да, мама. И я с ней согласна. А ты должен знать. И знаешь. Вот и все.

– Знаю – и что?

Вопрос был хороший, красноречивый. Теперь можно и уходить. Она повернулась и пошла, помахивая портфельчиком.

– Ира, подожди!

Она остановилась вполоборота.

– Ты меня ошарашила, прости, я плохо понял, и при чем тут мама?

Она сделала движение уйти.

– Подожди, подожди. Я спешу сейчас. Давай встретимся завтра, поговорим.

– Хорошо, завтра. Где?

– Знаешь пирожковую на Невском, «Минутка» называется? Там пирожки вкусные. Давай там.

– Давай. Пирожки – это очень полезно, очень, очень. Я обожаю пирожки…

Он набрал полную тарелку маленьких фирменных пирожков «минутка», заказал два кофе, и они устроились за столиком друг против друга.

– Это лучшие пирожки в мире, – радостно сказал он. – Попробуй.

Для приличия Ира взяла один, подержала в руках и уставилась на Владимира вопросительно и удивленно. Он глотал пирожки в три надкуса, запивал кофе и одновременно говорил:

– Тебе сколько лет?

– Через полгода восемнадцать.

– А мне двадцать один. Здорово у нас получится: детский мат. Или детский сад. Знаешь, как называется такой брак? По залету.

– По какому залету?

– Ну когда девушка случайно забеременела, то есть залетела, получается брак по залету. Так случается. Но с другой стороны… Слушай, я тебе нравлюсь?

Нет, сейчас он ей не нравился. С этими пирожками, набитым ртом и вязкой речью, с нервным отхлебом кофе и ерническими интонациями. Но ведь там, на сеновале… Она неопределенно подергала головой: не то «да», не то «нет». Он понял так, как хотел.

– Вот видишь. И ты мне нравишься, и раньше, и сейчас. Так что хоть мы еще до замужества не доросли и планы у нас были другие, но обстоятельства требуют, и в этом нет ничего трагического. Женимся, а дальше – как получится.

– То есть ты мне делаешь предложение вступить в брак по залету?

– В общем, да, но ты мне нравишься, а это меняет дело.

– Я подумаю над твоим предложением, – насмешливо сказала Ира и облегченно надкусила пирожок. Вкусный оказался: с мясом и яйцом…

Было уже три часа дня. Вернее, не «уже», а «еще», потому что ужин Ирина практически приготовила: пожарские котлеты в аппетитно зажаренных сухариках уложены на блюдо, чтобы потом быстро подогреть их в микроволновке, рыба в специальной рыбнице украшена золотистыми кружками лука, «оливье» уложен в салатницу, полит майонезом, а в центре его красовалась сконструированная из зеленого горошка цифра «40», шарлотка, прикрытая салфеткой, издавала сдобный аромат, обогащая витающий на кухне запах сирени некоторыми, казалось бы, чуждыми деталями – так елочные новогодние украшения, нарушая природную красоту исходящей ароматом елки, одновременно придают ей яркость и праздничность.

Все готово к вечеру, хоть кухарка и провалялась в постели до конца утра. У Ирины так было всегда. Она все успевала сделать вовремя, потому что вольности, которые она себе иногда позволяла, находились под самоконтролем и в случае перебора автоматически отключались, как будто срабатывал «пакетник» в электросчетчике, отключая электричество и защищая электросеть от перегрузки. У нее все было продумано заранее. Накануне она купила необходимые продукты, с вечера отварила овощи для салата и разрезала на кусочки мясо и рыбу. Пока жарились котлеты, она крошила «оливье», а использованную посуду тут же мыла вручную, не дожидаясь, когда можно будет заполнить посудомоечную машину, потому что поле кухонной деятельности обязательно должно быть свободным. Иногда она отвлекалась на поздравительные телефонные звонки, но умудрялась сокращать разговоры до минимума, не обижая звонящего. Володя еще не проявился, но это можно понять: с тех пор как он стал первым замом генерального директора солидного предприятия, на неслужебные разговоры времени у него совсем не осталось. Но он, конечно, позвонит. Подарка от мужа она пока не получила, да это теперь было не очень интересно. Он дарил ей деньги: купи себе, что хочешь. Опять же не хватало времени. Ну и вообще…

Она вспомнила, как прежде он с вечера незаметно клал подарок ей под подушку, она утром его обнаруживала, и так радостно начинался день ее рождения. А однажды подарок получился слишком велик, под подушку не поместился, и Ира, ничего не найдя, расстроилась и даже расплакалась, а Володя, всплеснув руками, побежал куда-то в гостиную и притащил спрятанную вещь, и утешал ее, и смеялся над ее детскими слезами. Что это был за подарок, Ирина вспомнить не смогла, однако это было так трогательно, что она, помыв наспех руки, побежала в спальню и пошарила под подушкой. Глупо, конечно, ничего там не пряталось, прошли недолгие времена милых сюрпризов, и нужно уметь правильно на это реагировать.

Она умела. Она давно поняла свою правильность, дала ей собственную оценку и догадалась, почему у нее нет близких подруг, почему она никогда не становится центром компании, почему уважение, испытываемое к ней окружающими, не перерастает в желание тесного общения и почему, наконец, она, вполне симпатичная и милая женщина, не вызывает в мужчинах пылких проявлений симпатии. Правильность – едва заметная тонкая клетка, которая отгораживает от окружающих скучного человека, в лучшем случае зануду, в худшем – моралиста. Но ведь живого, живого! Живого, не свободного от странных поступков и ошибок, однако способного вырулить на ухабистой дороге и снова выйти на прямой верный путь. Собственно, так и случилось с ней. И что бы там ни говорили, ее двойная удача состояла в том, что она не только была правильной сама, но еще и с правильным человеком столкнулась. Да нет, куда там! Она столкнулась с правильными людьми , а это уже большое счастье, что бы там ни говорили. Потому и не было явления матери опозоренной девушки к родителям подлеца с угрозами, не было беготни по парткомам и комсомольским организациям, не было взаимной ненависти двух проштрафившихся детей. И в конце концов поговорка «стерпится – слюбится» не пригодилась. Они нравились друг другу, иначе не встретился бы им на деревенской улице не запертый по чьей-то небрежности сеновал. А любовь, о которой и речи не было тогда, притаилась где-то на обочине, как куст сирени, который, может, расцветет, а может, и нет, но красив сам по себе своей пышностью, глянцевыми блестящими листьями и спрятанным на кончиках веток ожиданием цветения.