Евгений Бузни - Суданская трагедия любви

Но парень долго меня ещё уговаривал отказаться, хотя мы его взяли к себе после недавнего возвращения из зарубежной командировки в Египет. Вообще-то совесть надо иметь. Он уже был за рубежом, а я нет. Да и скажи он мне о готовящемся письме раньше, я бы только помог ему. Всё-таки без моего согласия старшего переводчика, каковым я являлся, директор его никуда бы не послал. А так получился казус, в котором я ни коим образом не виноват. Но он обиделся, подал заявление об уходе, и его взяли работать инструктором в горком партии.

Потом с директором у меня был разговор на эту тему. Он пригласил меня в кабинет и показал второе письмо из Министерства, в котором действительно указывалось, что просят направить переводчиком Алика. Я спрашиваю: «Ну, и что теперь делать?» Он отвечает: «Ничего. Я своих решений не меняю. Поедешь ты».

И вот я здесь. Ура!

Понимаю твоё скептическое отношение к моему отъезду, но это же только на год. А не так часто выпадают подобные случаи. Тебе не хотелось соглашаться со мной в разговоре по телефону, так что я повторяюсь. Прости, пожалуйста. Как же я мог отказаться, когда уже всё закрутилось? И в министерстве меня встретили очень приветливо. В отделе загранкомандировок куратор Алексей Павлович внимательно осмотрел меня, оценивая мою внешность, и сказал то, что нельзя забыть:

– Вы мне кажетесь серьёзным человеком, и рекомендации вам дали хорошие. Но прошу иметь в виду следующее: вы нам дороги, как переводчик в прямом и переносном смысле. Иностранные фирмы, куда мы посылаем своих специалистов в порядке экономической помощи, платят за работу только наших инженеров, которые, к сожалению, не владеют иностранными языками. Платить за работу переводчиков иностранцы отказываются, поскольку в этом случае им было бы выгоднее приглашать специалистов из Америки или Англии, работающие без перевода. Вот почему наше государство соглашается само оплачивать услуги переводчиков, идя навстречу слабо развитым странам и продвигая свою технологию, свои заводы и, не забывай, свои идеи. Ты будешь представлять Советский Союз. Ты владеешь языком. По тому, как ты будешь вести себя и разговаривать, будут судить в первую очередь о нашей стране и нашей культуре.

Любопытно, что примерно тоже самое мне говорил какой-то инструктор в ЦК партии. Туда нужно было идти обязательно перед отъездом. Я никогда не думал, что такое огромное значение придаётся каждому, выезжающему за рубеж независимо от того, является ли тот или иной отъезжающий коммунистом. Я-то, как ты знаешь, ещё комсомолец. Сначала, правда, ГКЭС направил меня в какой-то кабинет в полуподвальном помещении для проверки на знание языка. Симпатичная женщина дала мне прочитать и тут же перевести небольшой текст. Я перевёл, не очень обрадовав её своим вариантом. Видимо и волнение моё дало себя знать, так как от заключения этой женщины зависело, признают ли меня годным для работы переводчиком, да и опыта подобных переводов на ходу у меня, конечно, ещё маловато. Но, посоветовавшись со своей коллегой, тоже слушавшей мою речь, она пришла к выводу, что в Африке, куда меня направляет Министерство пищевой промышленности, моих знаний выпускника романно-германского отделения может вполне хватить, тем более, что я горячо стал доказывать непреложную истину о великом значении практической работы, когда и ничего не знающий человек при сильном желании всё узнаёт и всё умеет. Словом, дали моим знаниям положительную оценку, тем самым утвердив моё направление.

Между прочим, потом у меня был неожиданно довольно неприятный момент в ЦК партии. Поскольку зима в Москве началась ещё в ноябре, то декабрь встретил весьма приличными морозами. Я надел красивый тёплый свитер. Пришёл в здание Центрального Комитета партии в назначенный час. Меня предупредили, что прибыть должен в бюро пропусков ни раньше, ни позже указанного времени. Прошёл по широким коридорам власти, открыл нужную дверь, и через секунду услышал замечание в свой адрес от поднявшегося из-за стола высокого мужчины в строгом чёрном костюме:

– Вы куда пришли, молодой человек? Почему в таком виде? Вы что не понимаете, что в ЦК партии надо приходить опрятно одетым в костюм с галстуком?

Я, конечно, страшно растерялся, а мужчина подошёл ко мне, протянул руку и попытался немного сгладить резкое начало:

– Ладно, сегодня я вас принимаю так, но на будущее, а я думаю, что вы не последний раз здесь, имейте в виду, что к нам, как на гулянку, не ходят. И помните о своей внешности за границей. Наши специалисты – инженеры, техники – не всегда об этом заботятся. Но у них такая работа. Они и мазутом могут испачкаться, и по шатким мостикам бегать, показывая, что и как делать. Это их дело. А за вас мы в ответе. Вы обязаны и выглядеть всегда хорошо, и вернуться целым и невредимым. И ещё очень важно. Когда наши специалисты в работе проявляют несдержанность, когда их захлёстывают эмоции так, что у них изо рта вырываются наши крепкие русские словечки, вы не должны всё точно так же переводить. Будьте дипломатом. Сглаживайте выражения, переводите суть.

Так что, славный мой Джо, видишь, как к нам относятся и чего от нас хотят? Ну, думаю, у тебя это всё тоже впереди. Кстати, в дополнение к теме об отношении. Я бывал раньше в Москве в командировках, и обычно меня устраивали в гостиницу в районе ВДНХ. Там целый комплекс высотных зданий под гостиницы. Всё там относительно комфортно, однако без особого блеска. А в этот раз гостиницу мне заказывал отдел загранкомандировок министерства. Так я попал в одну из лучших гостиниц Москвы на Калининском проспекте, построенную специально для сотрудников Совета экономической взаимопомощи, то есть СЭВ. Великолепный одноместный номер, скромный, но со вкусом. Огромное окно от потолка до пола с видом на центр города, постоянно копошащийся машинами, но где-то далеко внизу – я на восемнадцатом этаже.

Но пишу дальше, а то будешь обвинять в многословии, столь же неуместном в письме, сколь было уместно совсем недавно на наших студенческих парах английского языка. Ах, как он мне пригодился!

И так, первый день за границей. Этот памятный для меня день начался в полёте. Впервые я видел под собой мёртвую тысячи раз описанную в литературе пустыню. С самолёта её можно отлично рассмотреть. Вспоминаются сразу строки Пушкина «В пустыне жаркой и скупой на почве зноем раскаленной Анчар, как грозный часовой, один стоит на всей вселенной». Но анчар я, конечно, разглядеть не смог, как ни пытался, ибо с такой высоты даже Останкинскую башню вряд ли можно заметить, а не то что деревце.

Интересен этот перелёт из Москвы вглубь Африки в декабре. В нашей столице двадцать два градуса мороза. По уши облачённый в тёплые одежды я мёрз от холодных порывов ветра, постоянно плюющегося снегом. Особенно он разошёлся на проспекте Калинина. Там задувает, словно в гигантскую трубу, и крутит метелью так, что не знаешь, куда повернуться, чтобы спрятаться. То слева чихнёт, то справа дунет и всего облапливает снегом, как ни кукожишься, как ни сгибаешься. Но я хитро поднимаю высокий воротник и показываю ветру кукиш. В это самое время замечаю, что с моего воротника потекли холодные струйки воды за шиворот. Я не сообразил, что на воротнике уже было много снега, и растаявший он тут же проник в укромные места моего тела, не терпящие щекотки. Так что не я ветру, а он мне показал, кто здесь хозяин. Пришлось мне прятать свой кулак в карман. Бр-р-р. Аж сейчас, когда пишу, холодно, хотя погодка здесь далеко не морозная и не просто плюсовая, а тридцать градусов в тени. Это Африка, а не Европа. Но продолжим рассказ.