Мария Воронова - Женский приговор

Сила этой привычки пугала, и каждый раз был миг, когда рука, протянутая к бокалу, замирала на полпути, и Ирина понимала, что пить совсем не нужно. Но быстро подбегали другие мысли, о том, что это всего один бокал, и не водки, а сухого вина, которое, наоборот, полезно для здоровья. И уж точно это лучше, чем снотворное. Да и отказаться она может в любой момент. Но только не сегодня. Не сегодня. И, наверное, не завтра, но когда станет счастливой – точно!

Ирина взяла бокал за ножку и поболтала перед глазами, как делали герои иностранных фильмов, которые она изредка смотрела. Кажется, так можно определять качество вина, хотя какой там букет за два пятьдесят! Она заметила только, что наливает себе все больше и больше, начинала с «на донышке», а теперь почти до краев.

Надежда Георгиевна рассеянно слушала рассказ Василия Ивановича о городской олимпиаде по математике и думала, как быстро все-таки школа высасывает из мужчины мужское начало. Или это университетское образование? Когда Василий Иванович год назад пришел сюда работать, он примерно такой и был: со скверной стрижкой, сутулый, в дешевой обуви и непременной вязаной жилетке под не подходящими друг другу брюками и пиджаке. Всегда мел на обшлагах, а то и на лице, потому что Василий Иванович часто увлекался, объясняя материал, а потом забывал привести себя в порядок. Сейчас в моду вошли «дипломаты», дорогое, конечно, удовольствие, и достать трудно, но люди как-то исхитряются, добывают, а бедняга Василий так и ходит с потертым портфелем, невероятно похожим на бабушкин кошелек. Да весь он как его портфель – потертый, неухоженный, не старомодный даже, а какой-то старушечий.

Бывая в других школах, на совещаниях и конференциях, Надежда Георгиевна замечала на педагогах мужского пола некую печать убожества, которая проявлялась очень быстро. Да что там, даже пионервожатые устраивались на работу красивыми ладными парнями, а через месяц уже покрывались какой-то особой учительской патиной…

Только трудовика, физрука и военрука защищает мужественность их профессий и форма. Сразу не скажешь, что под синим рабочим халатом и спортивным костюмом скрываются обычные алкоголики, а военрук Юрий Сергеевич – из прежнего поколения, настоящий фронтовик, и за годы работы не обабился. Женский коллектив – сила, конечно, страшная, но куда против этого! Впрочем, Юрий Сергеевич все время проводит у себя в кабинете, как говорят дети, «в бункере». Странно, военрук – страшный зануда, и предмет у него не сказать, чтобы интересный, но вот парадокс – дети его любят, даже девочки, и соблюдают дисциплину на уроках. Надежда Георгиевна удовлетворенно улыбнулась. Господи, как хорошо, что в свое время у нее хватило ума выйти замуж за курсанта военного училища! Подружки бомбардировали ее стереотипами, что «все военные тупые», и «намыкаешься по гарнизонам», и что успешную военную карьеру делают единицы, а большинство просто спивается в разных медвежьих углах нашей необъятной Родины.

Хорошо, что у нее с детства была привычка жить своим умом, а слушай она подружек, так оказалась бы замужем за таким вот недоразумением, как Василий Иванович, а сейчас, скорее всего, уже состояла бы в разводе. Почему-то подобные ничтожества больше всех любят разводиться.

Она так замечталась, что совсем перестала слушать, что говорит ей Василий Иванович, и спохватилась, только когда между ними повисла неловкая пауза. Видимо, он что-то спросил и теперь ждал ответа. Надежда Георгиевна сдвинула брови и перелистнула лежащую на столе стопку документов, думая, как выйти из положения, но помощь пришла откуда не ждали. В кабинет без приглашения ворвалась Лариса Ильинична и завопила: «Надеждочка Георгиевна!»

Надеждочка Георгиевна поморщилась. Она терпеть не могла эту недавно появившуюся манеру обращения между женщинами: уменьшительно-ласкательное имя плюс отчество. Но терпела, потому что запрещать подчиненным называть друг друга как они хотят было бы самодурством.

– Садитесь, Лариса Ильинична, и спокойно расскажите, что случилось.

– Если вас не смущает присутствие Васеньки Ивановича, – негромко заметил последний, и Надежда не сдержалась, фыркнула.

Говорить Ларисе Ильиничне, что она занята, смысла не имело – более бесцеремонной женщины Надежда Георгиевна в жизни не встречала. В сущности, беспардонность ее достигала высот настоящего искусства и вызывала скорее восхищение, чем раздражение.

– Так я что хочу сказать, – произнесла Лариса Ильинична, с трудом умещая свое грузное тело на стуле.

Надежда Георгиевна кивнула, мол, слушаю, и посмотрела на двух сидящих напротив нее людей. Что ж, школа убивает мужественность, но и женственность в ней тоже не расцветает. Ларисе всего лишь тридцать пять, а она уже расплылась, разжирела, носит блузки с сарафанами, потому что все другое смотрится на ее фигуре убийственно, на ногах – модные сабо, правда, не настоящие импортные, а всего лишь эстонские. Впрочем, их тоже достать не просто. Только у Лариски это не дань моде, а необходимость – не может такая туша порхать на изящных каблучках.

Сама Надежда Георгиевна в последнее время тоже располнела, ну так имеет право, ей все же сорок один год исполнился. Появился зад, животик, и вообще очертания тела изменились, она превратилась в то, что называется «дама с буфетом», но это возраст, а раскармливать себя до состояния бесформенной глыбы – совсем другое дело. Одевается она в соответствии с должностью – есть финский костюм брусничного цвета, есть сарафан, есть блузки с жабо. Тоже, конечно, не символ женственности, но положение обязывает. Зато она всегда на каблуках, а в прошлом году пошила каракулевую шубку и шапочку.

Так что, несмотря на возраст, лишние килограммы и руководящую должность, выглядит она много элегантнее Ларисы. Просто не сравнить. Тут Надежда Георгиевна спохватилась, что снова задумалась и не слушает коллег, и ободряюще кивнула.

– Так я что хочу сказать, – с напором повторила Лариса Ильинична, тряхнув головой. Волосы у нее были хороши, просто на зависть, но она убивала всю их прелесть несуразной стрижкой и начесом. О, если бы Надежде досталось такое богатство, она бы распорядилась им гораздо лучше!

– Этот Козельский, он вообще страх потерял! – продолжала Лариса. – Несет бред, ахинею и меня же дурой перед классом выставляет!

– Как такое возможно? – усмехнулся Василий Иванович, но Лариса только отмахнулась.

– Этот наглец заявляет, что Гоголь любил своих героев и что они у него не отрицательные, а просто разные. А Плюшкин так вообще якобы трагический! Болезнь его одолела, а так он был хороший! Крепостник – хороший! Такое ляпнуть!

– Ну почему бы не прислушаться к мнению ученика? Почему не подискутировать?