Слава Сэ - Весь сантехник в одной стопке (сборник)

Завхоз сгоряча орёт на повара, как это можно быть таким дебилом, чтоб вместо ужина чудесным способом превратить макароны обратно в воду. И главное, зачем. И назвал повара проклятым Акопяном.

Завхоз лично, чемпионской рукой налил свежей воды, принёс ещё дров и всыпал две новеньких, ненадеванных пачки.

И видит, строго по расписанию, ровно через минуту, еда растворяется, не оставляя никаких признаков себя. Завхоз снял с огня котёл, осмотрел дно и прозрачный кипяток, очень внимательно, посветил внутрь фонариком. Сказал «хм» и ушёл в горы, один. Вечером его нашли на краю обрыва. Он о чём-то спорил с облаком и махал руками.

Туристы из Латвии тогда ловко выкрутились гречневой кашей, которая не растёт в Абхазии, но продаётся. И купили ещё макарон яичных, чтоб дома радовать друзей забавными подарками. Это была первая в СССР еда-прикол.

Сами абхазы тех макарон не ели, только производили. Они знали, при производстве там украдено всё, кроме некого жёлтого клея. Именно его молекулы притворялись макаронами, с трудом держась друг за друга, пока сухо.

Теперь таких макарон уже не найти. Их рецепт навсегда утерян, они теперь еда-легенда, как амброзия или ярославские осетры. Знаменитые абхазские макароны.

Кого люблю, со всеми разругался. С некоторыми так даже навек.

Поехал за утешением к Иванову. У Иванова астральный канал. Отвечает на любые вопросы. От расписания автобусов до исторических и философских. Например, «какого хрена».

Спросили у Альфы Центавра, зачем в мире нет гармонии. Особенно в отношении меня.

– Потому что ты говно! – ответил Иванов галактическим басом.

Этот прекрасный ответ всё объясняет. Значит, дело не в высоких богатых брюнетах. В конце концов, они не виноваты, что родились прекрасными. Это даже ужасно, когда тебя любят за лошадиный рост, синие глаза, дом с бассейном и огромный чёрный джип.

– А как же моя душа? – должно быть, тоскуют брюнеты, кусая кулак, целиком состоящий из длинных загорелых пальцев. Потом несутся в какое-нибудь Сан-Тропе и хлещут кальвадос, лишь бы не видеть этих алчных голых ног и сисек. Ничуть им не завидую.

На работе выдали нового помощника. Его настоящая фамилия Нитунахин. Как он живёт, не представляю.

…Почитали заявки жильцов. Прекрасные.

1. У нас в подвале дерьмо и мухи. Пришлите кого-нибудь, пусть понюхают.

(в разнарядке написано: прийти, высадить тюльпаны, мух переловить и выпустить на волю).

2. Мне всё время течёт на голову. Приходится включать телевизор, чтоб перестало. Но я не хочу постоянно смотреть телевизор. (Это одна интересная бабушка, потом расскажу)

3. У меня из батареи льётся зелёное желе. Я его боюсь.

Ходили смотреть. Всё правда. Радиоактивная на вид субстанция капает на плинтус. Велели хозяйке набрать побольше, для анализов.

(Я знаю эту марсианскую жидкость, но никому не скажу, потому что придётся что-то делать, а лень.)

Вечером усталый Нитунахин рассказал историю. Одна бабка решила покончить с собой. Открыла газ, легла головой в духовку и стала ждать Тоннеля. Ждёт, ждёт, никаких улучшений в судьбе не происходит.

И решила ещё покурить, на дорожку. Подожгла сигарету и сразу вылетела в окно, жопой вперёд, по пути высадив раму. Упала на козырёк подъезда, лежит такая, курит. Ни царапины.

Ничего, подытожил Нитунахин, живёт теперь, как-то всё наладилось.

Он вообще молодец, этот Нитунахин, умеет поддержать разговор.

Ляля знает сто один способ выдавить из отца подарок. Лошадку или матрёшку, в крайнем случае мороженое, потому что отец жмот. Сто один способ, не считая таких проверенных методов, как раскалённые щипцы и удар сандаликом в голень. Поэтому вчера я пообещал ей сиськи.

Ляля говорит продавщице:

– Я папе скажу, он мне такие же купит, огромные.

И показала руками пару дирижаблей. Ляле намекнули: приличные девочки так не говорят. Даже если оно выглядит как вымя кашалота, всё равно надо вежливо, «товарищ грудь».

Но Ляля чувствует язык. После третьего размера красота плевать хотела на мораль. Поэтому мы купим сиськи, а вы как хотите.

Ещё у Ляли есть друг Эрик. Он ухаживает за женщинами, как мужчина-идиот. Подарил самосвал и бросил мяч в спину. Самосвал мы вернули. За мяч наорали на руководство сада. Велели передать наше мнение папе жениха.

Наутро Эрик пришёл накрахмаленный, в галстуке. Шевелил губами, повторял заученный текст. Ляля рассказывает:

– Эрик сказал «я тебя обожаю». Ну, дала ему лопатой по губам, чтоб не говорил гадости.

Вот так в пять лет парень узнал про любовь почти всё.

И вся в мать. У Люси тоже характер гадкий. На экзамене в ГАИ инструктор бросил в Люсю права и ушёл. Понимаете, свои права бросил.

Я вот думаю, может, купить Люсе новые сиськи и помириться? А то разводимся, на кого я орать буду?

Мы играли на похоронах и свадьбах. Гитарист был алкоголиком. Басист курил запрещённые растения. Я увлекался грустными женщинами, а это хуже, чем пить и курить. Самой непорочной была вокалистка, единственная в мире латышка-негр Моника. Дочь олимпийского негодяя из Кении. Единственным невольным её грехом был зад-искуситель. Сильно оттопыренный, в форме сердца, невероятной красоты. Он ломал судьбы и калечил психику. Мало что чёрный, он танцевал отдельно от хозяйки. Из-за него басист не спал ночей. Раз в месяц он предлагал Монике создать семью хотя бы на вечер. Моника фыркала, уходила сама и всю красоту уносила с собой.

Монике были нужны деньги, её выселяли из квартиры. Ради неё, нашего черножопого друга (ласк.), мы согласились играть на окраине, в рабочем районе, где семечки и круглые сутки кому-то бьют морду. А что, подумалось нам, хулиганы тоже люди. И многое из прекрасного им не чуждо, может быть, даже мы.

Один мой приятель играет рок-н-ролл. Так у них вокалист – чемпион области по рукопашному бою. Поэтому они выступают даже в сельских клубах для злых механизаторов. Им всегда платят, и они ни разу не пели «Вальс-бостон».

…Хоть Моника при нас ни разу не убивала львов дубиной и не отрывала хоботы слонам, мы решили тоже съездить. Играли за выручку с билетов. Народу пришло, прямо скажем, мало. Два человека. Лысые, с цепями, с крестами, крестоносцы. Расселись в центре зала. Элегантные, как рояли.

Мы пересчитали выручку, выходило два доллара на всех. Басист сказал, сдаваться нельзя. Дурная примета. Опять же, Монике нужны деньги.