Диана Машкова - Чужие дети

– А ты мать свою помнишь?

Он вздрогнул. Достала эта Юлька, вечно лезет не в свое дело! Отругал себя за то, что расслабился – не успел поставить привычный блок, и мысль о матери больно шарахнула в мозг.

– Нет. Откуда?

– Совсем с ней не жил?

– Отказ она написала в роддоме.

– А, да. Я забыла.

– Ага. – Он твердо помнил, что ничего о своей матери Юльке не говорил. Но в баторе хватает рассказчиков.

– Увидеть ее не хочешь?

– Нет. На хрен она мне нужна?

Он выплюнул заученную фразу даже слишком быстро. Если бы Юлька внимательно слушала, то поняла бы, что он сейчас уязвим. А это плохо, нельзя такого допускать. Но она, к счастью, слышала только себя.

– А я хочу…

– Не бзди.

– Честно!

– Мне скоро квартиру дадут. Не хватало только, чтобы мамаша ее оттяпала.

– Дурак.

– Да че ты знаешь-то? – Леха завелся, пытаясь глубже запрятать свой страх, – сплошь и рядом такое! Мишка вон выпустился, родоки тут же приклеились. Пятнадцать лет он им не нужен был, теперь выпереть мамку с батей не может.

– Жалко ему, что ли? Пусть живут.

– Не жалко! – Леха взъярился. – Только бухают они оба и тащат к нему всех бомжей. Я ему говорю, дурак, вызывай мусоров. Они у тебя прав лишены, не должны на твоей территории находиться. А он – нет, жалеет.

Юлька помолчала. А Леха в который раз представил себя на месте Мишки. В глубине души он ему по-настоящему завидовал – и мать, и отец живы, не забыли о нем. Конечно, он тоже хотел бы увидеть мать, хотя бы понять, как она выглядит. Но никому в жизни не готов был признаться в этом. Гораздо сильнее этого желания был страх, что он, как и пятнадцать лет назад, ей на фиг не нужен. И что он при встрече скажет? Даже не знает, какое у нее лицо, чем она может пахнуть, каким голосом говорит. В детстве он постоянно ее себе представлял, глядя в зеркало. Мысленно рисовал рядом с собой образ – темноволосая красавица с добрыми глазами. Конечно, напридумывал себе, что ее обманули, отняли младенца силой. И вот он, пятилетний болван, ждал, когда она вспомнит о нем, когда найдет и заберет домой. А потом старшаки все объяснили – про то, что мать написала отказ в роддоме, что сама приняла решение. Значит, он с рождения на хрен никому не нужен. Отказник… Легче было закрыться и запомнить, что ты на свете один.

– А мне от мамы письмо сегодня пришло.

– А-а-а, – Леха ощутил ком в горле и почувствовал острую ревность, но постарался ничем себя не выдать, – и че она пишет?

– Пишет, что рада за меня, – Юлька вздохнула, – типа круто, что нас на Черное море на все лето возили. Фрукты, воздух, все дела. А они там только по пыльному плацу вышагивают.

– И ты че?

Он услышал, как Юлька еще раз жадно припала к бутылке. Глотала так, словно пыталась запить стоявшие в горле слезы. Если бы не богатый баторский опыт, он никогда бы не распознал в девчонке обиду на мать. Хотел было ее утешить, но вовремя остановился. Бесполезно это все. Она не признается в том, что чувствует, не вылезет из своей раковины. Как и он сам. Пусть сидит. Так надежнее. Отсутствие эмоций – отличный наркоз.

– А я ниче. Не хочу отвечать.

– Вера, это что здесь такое?

Екатерина Викторовна ударилась в полутьме приемной бедром об острый угол громоздкого предмета. Журнальный столик справа от двери в ее кабинет всегда был девственно чист, а тут вдруг на него взгромоздился неизвестного назначения огромный куб.

– Ой. – Секретарша выскочила из своей каморки и включила в помещении свет. Екатерина Викторовна увидела стеклянный ящик для пожертвований с символикой их издательского дома.

– Это для сироток, – застрекотала Вера, – Яков Львович лично принес. Вы сильно ушиблись?

– Терпимо.

Катя, растирая ногу под шелковыми брюками, разглядывала инородный предмет. На коробе помимо названия издательства красовалась наклейка с плачущим младенцем и надписью: «На подарки детям-сиротам». На дне ящика уже покоились две купюры – одна пятитысячная, вторая сторублевая.

– Гос-с-с-споди, – прошипела Екатерина Викторовна.

– Что такое?! – перепугалась Верочка.

– Почему сюда-то поставили?! – Начальница пыталась контролировать голос, но в нем железом зазвенел гнев.

– Яков Львович велел, – секретарша невольно попятилась, – сказал, здесь у вас люди добрее.

– Где это – здесь?! Под дверью моего кабинета?

– Ну да. Тут же камера висит, – Верочка виновато улыбнулась, – стимулируют щедрость. Все хотят, чтобы их видели за добрым делом.

– Потрясающая мысль! – Екатерина Викторовна бросила на Верочку обжигающий взгляд. Секретарша вздрогнула и с опаской обернулась на камеру.

– Ну, вы же знаете, – она беспомощно развела руками и зашептала, – если Яков Львович сказал…

– Вне всяких сомнений.

– Он еще просил предупредить, – Верочка еле шевелила губами и потела от страха: недовольство начальницы и приказ учредителя разрывали ее на части, – сегодня всем нужно быть на собрании в три часа.

– По какому поводу? – Екатерина Викторовна приподняла правую бровь.

– Будут прививать социальную ответственность в коллективе.

– Отлично, – начальница закатила глаза к потолку, – внеси в мой график.

– А у вас в это время встреча…

– Ничего, подождут, – она кивнула в сторону ящика, – я так понимаю, Яков Львович уже подал пример коллективу?

– Я тоже. – Верочка забавно покраснела, скромно опустив глаза.

– Благодетели, – Екатерина Викторовна горько усмехнулась, а Верочка подумала о том, что начальница у нее черствая и вредная тетка, – соедини меня с ним.

Яков Львович не поленился – ровно в три часа в конференц-зале собрал почти весь коллектив детского издательства, без малого семьдесят человек. На экране замелькали жалостливые картинки. Вот мальчик стоит на подоконнике и смотрит в окно, вот девочка сидит со слезами на глазах за прутьями кроватки. Пузатая фигура учредителя на фоне детского горя выглядела насмешкой. С интонацией Левитана хозяин компании вещал о сиротах, о личной ответственности каждого и призывал включиться в «благое дело».

Екатерина Викторовна поморщилась от пафосной речи работодателя. Ей казалось, он вздумал прочесть вслух заказную статью из низкопробной газеты. Наконец Яков Львович перестал сыпать слезливыми сентенциями и перешел к делу. Выяснилось, что он договорился с директором одного из детских домов Москвы о регулярной помощи детям. Начали переговоры с того, что издательский дом хочет и может привозить ребятам новые книги и журналы. Важно поднимать уровень эрудиции ребят, помогать им в развитии. Яков Львович, помимо прочего, надеялся получить фотографии читающих, а заодно на глазах умнеющих детей-сирот для очередной кампании продвижения, которую он задумал. Однако в детском доме ему открыли глаза – одного желания, чтобы сироты что-то читали, будет недостаточно. Ребята вряд ли увлекутся художественной литературой и научно-популярными изданиями по собственной воле. Их надо будет заинтересовать, вовлечь. Вот и родилась идея о личных встречах с воспитанниками и о подарках.