Андрей Максимов - Кто вам сказал, что вы живы? Психофилософский роман

Интересное дело: ни разу еще не было такого, чтобы я попросил денег и мне не дали. И тем не менее мне всегда задают этот идиотский вопрос – и мать, и отец. Себя, что ли, успокаивают?

Отвечая на этот вопрос, можно что-нибудь придумать, а можно сказать правду. Тут самое главное – не перепутать, когда и что делать.

Мама была слишком увлечена ток-шоу. Можно говорить правду.

– Мам, я влюбился и хочу отвести девушку в кафе.

– У тебя что-то серьезное? – Мама не отрывалась от экрана. – Ты посмотри, как мать гнобит, гад! Если б ты такое говорил… Да еще с экрана!.. Я не знаю, что с тобой сделала бы… Дай мне кошелек… Помни, сынок, любовь – это ответственное чувство, так нельзя, чтобы…

На экране явно намечался конкретный мордобой, и маме моей стало уже не до воспитательных сентенций.

– «Любовью дорожить умейте, с годами – дорожить вдвойне», – процитировал я Щипачева, которого практически уже выучил наизусть.

В телеке началась реклама, что позволило маме ненадолго сосредоточиться на мне.

Мама вздохнула:

– Хорошее стихотворение… Сергей Есенин… Я знаю. Мудрые, между прочим, слова. Есенин не ошибался. Сергеи – они редко ошибаются.

И мама протянула мне деньги.

_______________________________________________

Что такое любовь – кто-нибудь знает?

Раз! Два! Три! Проверка!

И еще раз… Кто-нибудь знает, что это такое – любовь?

Вывесить динамик на улицу, чтоб на всю площадь, да на весь город заорал:

– Эй, люди, кто-нибудь из вас знает, что такое любовь?

И все начнут отвечать, умничать. И каждый – обязательно – про свое. И любой будет убежден, что его мнение – единственно верное.

Я всю жизнь думал про любовь. Зачем-то. И задавал себе этот вопрос. Непонятно к чему.

Глупость какая-то… А все зачем-то спрашивал и отвечал. И сейчас тоже…

Зачем?

Любовь… В юности казалось, что это просто физическая невозможность жить без человека.

В пятом… В шестом… Да не важно, в каком классе я влюбился в девочку по имени Лера. У Леры было два достоинства. Во-первых, длинная коса, почти до попы. Во-вторых, коса была рыжей. Больше у Леры никаких достоинств не находилось: маленькие глазки, короткие ножки, фигура тумбочкой…

Но этих двух было вполне достаточно, чтобы я буквально изнывал из-за нее, и когда Лера болела, – а делала она это почему-то довольно часто, – я тоже прогуливал школу: ходить в нее без Леры было совсем уж невыносимо.

Моя любовь к Лере закончилась тем, что я увидел ее голой, точнее – в белье…

До и после уроков физкультуры мальчишки очень любили подсматривать за тем, как переодеваются девочки. Девчонки об этом знали. Они как раз входили в тот возраст, когда постепенно начинали осознавать: фигура – это не то, что надо скрывать и чего следует стесняться. Фигура – это их оружие. А оружие – это как раз то, что следует демонстрировать.

Так рассуждали, видимо, не все. Но те, кто стеснялся, переодевались в туалете, а не в раздевалке. Остальные делали вид, что не замечают подглядывающих в щель двери мальчишек.

Уже тогда я был трусом. Впрочем, я им был всегда.

Всегда я жил в полной уверенности: если неприятность должна случиться – она произойдет именно со мной. Я приглашал неприятности в свою жизнь, и всякие гадости, конечно же, пользовались этим приглашением.

Я не подглядывал за своими одноклассницами вовсе не потому, что мне было не интересно, – в этом возрасте нет ничего более заманчивого, чем женское обнаженное тело, – а потому, что опасался: дело добром не кончится.

Но – Лера… Но – рыжие волосы и длинная коса. И однажды я заглянул за эту дверь.

Одноклассники, хихикая, говорили какие-то гадости и пошлости. Я ничего не слышал. Я даже ничего не видел.

Я смотрел только на рыжее, веснушчатое тело. Мне казалось, что все оно покрыто мерзкими, рыжими родинками. Ни кусочка белизны. Ни островка чистоты. Человек, сплошь состоящий из родинок.

Это было настолько ужасно, что я почувствовал позывы к рвоте.

С тех пор Лера перестала для меня существовать.

Но именно тогда я понял, что любовь – это желание прикоснуться. Нет такого желания – значит, и любви нет.

Вот и все. Вот и все философии.

Дверь распахнулась как всегда без стука.

Конечно, это была Ира.

Только директор театра и она входили ко мне без стука.

Я уже понял, что все женщины делятся на две неравные группы.

Одни относятся к тебе, мужчине, как к подарку. Они удивляются, что ты обратил на них внимание, стараются понравиться, смотрят в рот, восторгаются любой глупости, которая вылетает из твоего рта.

С самого начала отношений они словно говорят:

– Мне ужасно повезло, что у меня есть ты. Не бросай меня, а? Я буду стараться, чтобы тебе со мной было хорошо.

С такими женщинами комфортно. Но, в конце концов, с ними обязательно становится скучно. Ты быстро достигаешь своей цели и больше тебе стремиться не к чему.

Такие женщины, как отдых у моря – солнце, воздух, вкусная еда, водка… И – дикая тоска.

Женщины второй группы относятся как к подарку к самим себе. Они искренно считают, что тебе ужасно повезло, поскольку они обратили на тебя внимание. И в жизни, и в постели они не любят – позволяют себя любить.

С самого начала отношений они как бы заявляют:

– Мужик, тебе сильно повезло, что ты встретил меня. Меня мечтают заполучить все. Поэтому старайся, чтобы я осталась с тобой и продолжала позволять тебе любить меня.

С ними не бывает скучно и не бывает легко. Они не дают комфорта, но дарят азарт.

Такие женщины – как морская прогулка в шторм: прекрасное ощущение движения, ветер вперемешку с морскими каплями бьет в лицо, тебя шатает из стороны в сторону… И маняще, и страшно, и забыть невозможно.

Конечно, такой была Ольга.

И тот, живущий во мне Второй, не случайно предупреждал все время:

– Не выйдет из этого брака добра. Не выйдет.

Ольга мучила меня – особенно после той истории. Да, та история…

Мне было тяжело с ней жить. Привычно и тяжело. Привычно тяжело.

Но эта мука и эта тяжесть уже стали частью моей жизни, и я не представлял, как можно жить без них.

Зато после той истории стал предпочитать женщин первой группы – влюбленных, а не позволяющих любить. Тех, которые ничего не требовали, а все, что дарили, – дарили с радостью.

Именно такой была Ирка Левова – костюмер нашего театра. Яркая женщина, влюбленная в меня.

Не исключено, правда, что она делала вид, что прям так жутко влюблена. Но это не важно. Если она и играла роль, то талантливо.

Итак, Ирка, как водится, вошла без стука, заперла дверь и поздоровалась со мной долгим поцелуем.

Три года назад… Или четыре? А может, два… Не важно.

В общем, однажды, когда мы выпили по поводу очередной премьеры… или праздника… или без повода…