Анна Берсенева - Коктейльные вечеринки

Но Сокол не показался Свену унылым.

– Вот здесь совсем другое! – сказал он, когда, выйдя из троллейбуса, свернули с Ленинградского проспекта и оказались в поселке. – Это сделано концептуально, я прав?

Конечно, он был прав. Пока шли до улицы Поленова, Вера рассказывала, что это был первый советский кооперативный поселок, построенный сорок лет назад, и что это была тогда модная мировая концепция, города-сады вокруг мегаполисов, но в Москве их Сокол оказался не только первым таким, но и последним. И про «лестницу Микеланджело» рассказала – про эффект, природа которого была ей не очень-то понятна, но очевидна: совсем короткая улица казалась очень длинной оттого, что сужалась и как стрела входила в зеленый сад. Она не только рассказала, но и показала это, когда до сада дошли. И что улицы в Соколе специально сделаны ломаными, чтобы выглядели подлиннее, и их улица Поленова тоже надламывается на главной площади, а потому вообще кажется бесконечной, – про это она рассказала тоже.

– Я понятно говорю? – спохватилась Вера.

Она так увлеклась рассказом, что перестала следить не только за произношением, но и за грамматикой. Когда покупали вино и торт «Ленинградский» в Елисеевском гастрономе, а потом ехали в троллейбусе, она не чувствовала себя свободно, потому что, услышав иностранную речь, все устремляли взгляды на нее и Свена. Да если бы он и молчал, все равно привлекал бы общее внимание своей очевидной необычностью. А здесь, в тишине Сокола, можно говорить, ни на кого не оглядываясь. Да и нет никого на пустынных вечерних улицах.

– Ты говоришь очень понятно, – ответил Свен. – И очень хорошо знаешь это место. Я сказал бы, не только знаешь, но понимаешь и любишь.

– Да, – улыбнулась Вера. – Конечно, люблю. Наш Сокол… Он как будто и не Москва, но все равно Москва, и, может быть, даже больше, чем вся Москва. – Она едва сложила эту запутанную фразу, но Свен, кажется, понял. – А вот этот дом, видишь, довольно громоздкий, но стоит под углом к улице и как будто вращается. И деревья! – Она подняла руку, указывая вверх, и, словно подчиняясь взмаху ее руки, все деревья зашелестели. – Их тоже сорок лет назад посадили. Когда решали, какие сажать, то хотели, чтобы листья под ветром разными сторонами поворачивались и от этого цвет улицы менялся. На Шишкина ясени, у нас здесь липы и клены альба, а на Брюллова сахарные клены.

Она не знала, как по-английски называются сахарные клены, и просто образовала их название от слова «сахар».

– У них сладкий сок? – спросил Свен.

– А разве у кленов есть сок? – удивилась Вера.

– Конечно. Из него делают кленовый сироп. В Канаде и в США.

– А ты пробовал? – с интересом спросила она.

– Да. Мой дядя в Вермонте, я жил однажды целый год у него.

– Почему ты жил у дяди? – не поняла она.

– Просто чтобы посмотреть мир. Мне было двенадцать лет, а я всегда был любопытный. Но когда приезжаешь куда-нибудь ненадолго, то понимаешь жизнь слишком поверхностно. Надо иначе.

– Мы пришли, – сказала Вера. – Вот наш дом.

– Здесь живет только твоя семья? – разглядывая узкий фасад и острую крышу, удивленно спросил Свен. – Я думал, в Советском Союзе так не бывает.

– Вообще-то не бывает, – подтвердила Вера. – Но у нас на Соколе бывает. Этот дом построила моя бабушка со своим первым мужем. Сорок лет назад.

– Ты поэтому так много знаешь про это место? – догадался Свен.

– Да, – улыбнулась Вера. – Бабушка дружила со всеми архитекторами, которые строили Сокол. И даже что-то им советовала. Хотя она не архитектор, а врач. Перед войной почти во все эти дома кого-нибудь… – Она запнулась, не зная, как будет по-английски «подселили», потом сказала: – Многие дома стали коммунальными. Как квартира, где мы сегодня танцевали. Но бабушке удалось этого избежать. Она была очень хорошим хирургом. Оперировала людей, которые могли ей помочь и помогли.

Вера открыла калитку.

– На каком языке мне разговаривать с твоими родственниками? – спросил Свен, когда шли по травянистой тропинке к дому.

– А на каком ты можешь? – засмеялась она.

– Я могу на пяти языках. Но на русском, к сожалению, нет. Мне легко даются языки, и если бы я знал, что поеду в Москву, то попробовал бы изучить русский, хотя бы немного. Но эта поездка получилась неожиданно.

– Бабушка свободно говорит по-английски, – успокоила его Вера. – Это она меня научила, еще когда я маленькая была.

– А твоя мама? Ее твоя бабушка научила тоже?

– Ее – нет. Когда мама была маленькая, шла война, и бабушка была на фронте. Ей было некогда.

Уходя три часа назад, Вера не заперла дверь. Теперь она открыла ее, просто потянув за ручку, и они со Свеном вошли тихо. Но мама, конечно, услышала.

– Вера, ну что это такое? – сказала она, выходя в прихожую из кухни. – Мы ждем, ждем. Курица уже не растомилась, а растворилась, по-моему.

– Добрый вечер, – сказал Свен.

И протянул маме пионы, купленные у старушки на троллейбусной остановке.

– Ма, это Свен, он из Швеции, – сказала Вера. – То есть он вообще из Швеции, а сейчас из Чехословакии приехал.

Мама взяла цветы, но побледнела так, словно их вручил ей призрак. Живой человек не мог бы вызвать в ее глазах выражение такого ужаса. Она переводила взгляд с Веры на Свена, не произнося при этом ни слова.

– Мы голодные, – сказала Вера.

Она надеялась, что это сообщение выведет маму из непонятного оцепенения; так и вышло. Мама встрепенулась и поспешно проговорила:

– Да-да, проходите, пожалуйста! Здравствуйте, Свен.

Взгляд от него она, здороваясь, почему-то отводила.

Вера взяла у Свена торт, поставила на тумбочку в прихожей и открыла дверь в гостиную.

Ели всегда здесь из-за тесноты кухни, а главным образом из-за того, что бабушка считала это правильным. Она читала, сидя в кресле у открытой на веранду двери, а когда Вера и Свен вошли, положила книгу на маленький ореховый столик у себя под локтем и встала, обернувшись к ним.

– Бабушка, это Свен, – сказала Вера. – А это моя бабушка Оля… Ольга Алексеевна…

От растерянности, вызванной маминой реакцией на Свена, она произнесла все по-английски, как будто по-русски бабушка не поняла бы.

Та, впрочем, не удивилась. Не то что не выказала удивления, а вот именно не удивилась – не смогла бы она так искусно удивление скрыть, если бы оно у нее возникло. Или это Вера не смогла бы?..

– Добрый вечер, – глядя на Свена с доброжелательным интересом, сказала бабушка. – Рада знакомству. И ужин давно готов. Прошу к столу.

Эти слова, по смыслу церемонные, были произнесены с абсолютной непринужденностью, тоже не наигранной. И Вера тут же устыдилась того, что вообще могла предполагать в бабушке наигранность.

– Спасибо, – сказал Свен. – Мне приятно быть у вас в гостях. – Он поставил бутылку на ореховый столик рядом с книгой. – Надеюсь, вино окажется неплохим.