Дмитрий Липскеров - Туристический сбор в рай

Впрочем, я отвлекся.

Все же в тот летний отдых голый случай с пограничниками оказался не самым запоминающимся. Произошло событие куда более важное, оставившее след в самом сердце.

Шла последняя неделя нашего отдыха, и как-то перед сном я вслух отправил сообщение небесам:

– Сейчас бы какую-нибудь телочку завалить!..

– Дайте спать! – недовольно прошипел цирковой.

– Старый, ты это хочешь? – спросил однокурсник шепотом.

– Хочу, очень хочу… – вымолвил я. И заснул как младенец.

Утром, перед тем как разойтись по своим интересам, Старый вдруг пригласил меня в гостиницу «Ялта».

– Прямо внутрь? – уточнил я, удивившись.

– Да, старый. На шестнадцатый этаж.

В те далекие советские времена гостиница «Ялта» называлась еще и международной, жили в ней преимущественно иностранцы, цеховики и какие-нибудь звезды балета, имеющие валюту. В гостинице все продавалось за доллары, фунты, лиры или дойчмарки. На шестнадцатом этаже располагался валютный бар с рестораном, где, как рассказывали, лабала умопомрачительная вокально-инструментальная группа… Простых советских граждан КГБ даже близко к главному входу не пускал. Было чему удивиться.

Ровно в шесть вечера я прибыл к подступам отеля, сел на теплый камень, возле которого был уговор встретиться, и начал вертеть головой, так как не знал, с какой стороны явится Старый… Он опаздывал, а я, закрыв глаза, оборотил свое лицо к вечернему солнцу, множа веснушки на щеках и на носу.

– Привет, старый! – услышал я гайморитный голос однокурсника.

Он пришел не один, а в обнимку с молодой женщиной, совершенно белой как телом, так и короткими волосами, стриженными под каре. У нее даже брови и ресницы оказались белыми. А глаза – синими. Она была совсем некрасива, с толстыми крепкими ногами, тяжелым низом, большегрудая и невысокая ростом.

– Чувак, – обратился ко мне Старый, – это девушка Лина. – Она из Финляндии. Гид.

Финка протянула мне влажную ладошку и повторила неожиданно нежным голосом:

– Лина.

Лина с длинным «и». Лииина…

Мы пошли к гостинице и вошли прямо через главный вход. К нам тотчас подступили люди с квадратными гранитными челюстями.

– Это с мной, – успокоила охрану финка, предъявив аккредитацию. – Пошли.

Она говорила по-русски почти идеально, только чуть-чуть нараспев. Встреча с ней была первым моим знакомством с представителем западного мира, девушкой, чьим распевным голосом я заслушивался, пока мы поднимались в лифте на мистический шестнадцатый этаж.

Я был потрясен и полчаса смотрел на барные полки с невиданными бутылками с неизвестными названиями. Да и прочитать я ничего не мог, как типичный моноязычный представитель совка. Старый тем временем целовался с Линой, а в коротких промежутках мне заказывали какой-нибудь фантастический коктейль. Я тянул через трубочку красно-зеленую смесь и глазел по сторонам. Вдруг загрохотала музыка. Где-то за стеной, видимо, в ресторане, приступил к работе супервокально-инструментальный ансамбль, который аутентично исполнил несколько вещей группы «Pink Floyd». Я тащился по полной, как будто меня в одно мгновение переместили из СССР куда-то в западное, лондонское и антисоветское… Уши радовались музыке, а кровь, разогнанная коктейлями, заставляла чувствовать быстро бьющееся сердце.

– Чем платить будешь? – поинтересовался бармен с усами на манер шведского лесоруба, свисающими ниже подбородка.

И тут я неожиданно для себя заявил:

– Васиз лос!!!

– В говнос уже, придурок?! – спросил бармен.

– Холуй империалистический!

– Я тебя щас комитету сдам!

Здесь вмешалась Лина и что-то сказала мастеру алкогольных комбинаций на английском. Косящий под шведского лесоруба отвалил обслуживать пожилую пару французов.

Вскоре мы ушли из бара и поднялись еще на несколько этажей, где Лина открыла ключом дверь маленького номера, в котором стояли диван-кровать, продавленное кресло, стол с чисто русским графином, на две трети наполненным водой, стаканами Мухиной и теликом «Рубин 205» отечественного производства. Ну еще шкаф стоял. Да, и душ был.

Лина объяснила мне, что гид не слишком почетная профессия, поэтому фирма предоставила ей этот недорогой номер.

– В Финляндии я студентка, а здесь подрабатываю летом, пока сезон.

«Какая же она вся белая, – еще раз подумал я. – Даже родинок нет. Альбиноска?»

Лина достала из шкафа фугас ялтинского портвейна, Старый открыл его и разлил по граненым стаканам.

Отечественная химия смешалась с западной, мне было хорошо и даже прекрасно. Сидя в кресле, с прикрытыми глазами, я пытался о чем-то думать, но мысли разлетались в разные стороны, как искры костра – никчемные, красивые, сгорающие бесследно.

– Старый! – услышал я издалека. – Старый! – Я открыл глаза и увидел товарища. Он был совершенно голый и продолжать хлюпать греческим носом возле моего уха. – Иди, – прогнусавил.

Оказалось, что прошло прилично времени. Я огляделся и увидел на застланной простынями диван-кровати совершенно голую Лину. Девушка смотрела на меня, бесстыдно распахнув белое тело…

А чего вы от меня хотите?

Это был мой первый раз. Меня охолонуло гормонами с головы до ступней ног.

Я утопал в свежей сдобе ее грудей, широких крепких бедрах и неустанно совершал движения тазом со скоростью кролика-рекордсмена. Она трепала мои волосы и тихо приговаривала:

– Мой черный ангел!.. Ангел…

Счастье развернулось во всю Вселенную. Мне чудилось, что я парю в невесомости с женщиной, любовью всей моей жизни. И опять слышал я произнесенное на всю галактику «Мой черный ангел».

А потом Старый сдернул меня, буквально стащил за лодыжки с повлажневшего тела Лины и с упреком прокомментировал:

– Чувак, ты эгоист!..

Я потерял девственность в ситуации, что называется, а-ля труа, и мне было плевать на это с Млечного Пути. Я любил Лину, и мне было все равно, что кто-то еще любил ее вместе со мной…

Она освобождалась после двух, и мы втроем куда-нибудь шли, например взбирались на гору, где любовь начиналась или продолжалась, где она длилась. Цикады и облака были свидетелями нашего греха… А потом, обессиленные, шли в столовку, и пока мы со Старым стояли в очереди, Лина делала оригами. У нее был специальный блокнотик с разноцветными страничками, и она складывала из них всяких зверушек и птичек… А потом, после харчо и полтавских котлет, мы оказывались где-нибудь на пустынном пляже и продлевали наше тройственное счастье на мокрой гальке. Я помню на ее голом заду отметины от камней…

Мне, юному, казалось, что все прекрасное может и должно длиться вечно, но в субботу на променаде возле театрального киоска нам повстречался цирковой импресарио с черным догом. Пыхнув сигаркой, оценивающе оглядев Лину, он предупредил, что сегодня наш со Старым последний день в гостинице «Звездочка». Ну и ночь, само собой…