Татьяна Тронина - Моя дорогая

– Куда ты?

– Домой, куда!

Георгий принялся торопливо одеваться, руки у него дрожали.

Ольга не собиралась его останавливать, внутри у нее, там, где сердце, словно заледенело все, холод протянулся до кончиков пальцев. «Все кончено», – подумала она. В первый раз они поссорились с Георгием, и так серьезно.

– Ты совсем уходишь? Ты больше не хочешь меня видеть? – спросила она с тоской.

– Откуда я знаю? Я ничего не знаю, я ни о чем сейчас не могу думать… Господи, детка, вот зачем ты меня мучаешь? Ты с самого начала была в курсе моей ситуации… Ты слышала, что я женат и не могу оставить Варю, и все эти разговоры про то, кого больше люблю, – лишние… Мне больно!

Несколько секунд Ольга сидела неподвижно, словно все еще скованная льдом, но затем словно что-то закипело внутри, лед растаял и из глаз потекли горячие, обжигающие слезы:

– Стой! Гоша, стой! Прости меня! Ну, прости! – Она обнаженная бросилась ему наперерез, обняла.

Георгий пытался оторвать от себя ее руки, Ольга не отпускала его. Наконец, он замер в каком-то неподвижном отчаянии:

– Ты думаешь, у меня так много сил, чтобы терпеть все эти скандалы? Ты забыла, сколько мне лет? Ты хочешь, чтобы я вот прямо тут упал и умер?

– Почему?

– Потому что я веду двойную жизнь, а это нелегко!

– Так ты хочешь бросить меня? – ужаснулась Ольга.

– Нет. Больше всего на свете я хочу, чтобы ничего не менялось. Я люблю тебя, детка, но Варю я тоже бросить не могу, я тебе тысячу раз твердил.

– Знаю, знаю, – успокаивающе произнесла Ольга. Кажется, Георгий тоже потихоньку начал приходить в себя: он вздохнул, потерся подбородком о ее макушку.

– Тогда что это было сейчас?

– Просто я ревную тебя.

– Не надо. Там – уже ничего нет. Все реки пересохли, все озера превратились в болота. Близости нет, мы с Варей просто друзья, мы родители, воспитывающие общего ребенка. Аглае всего шестнадцать – вроде взрослая девушка, да? Но это только на первый взгляд. Она погибнет, если мы с Варей разведемся, ее мир рухнет. Что станет с моей дочерью?! Я не могу так, я заложник своей семьи, ты понимаешь?

– Да, да… Прости меня!..

Они помирились.

Георгий остался, и все то время, что у них оставалось до 15–00, Ольга буквально не отпускала своего возлюбленного из объятий, она не могла на него надышаться.

Потом, в назначенное время, они все-таки покинули съемною квартиру, Георгий сразу ушел, а Ольга дождалась хозяйку, вернула ей ключи.

Пешком отправилась домой по раскаленным от солнца улочкам, отмахиваясь от надоедливого пуха. Первые минуты, пока шла, думала лишь об одном: что больше никогда не позволит себе подобных выходок, не посмеет расстроить Георгия. Она выполнит все его требования, касающиеся съемных квартир, постельного белья и еды. И любви. Но чуть позже едва не расплакалась – уже от жалости к себе. Потом и вовсе из глубины души поднялась волной ненависть – к Варваре.

Вероятно, эта тетка, жена возлюбленного, – очень хитрая особа. Внушила мужу чувство вины и теперь держит его возле себя. Дочь? Ну что дочь?.. Тысячи семей развалились, тысячи родителей развелись, но при этом их дети не сошли с ума, не скатились по наклонной. Дело же ведь не в разводе, а в нормальных отношениях бывших супругов. Если они сохранились, то и развод не становится ни для кого трагедией.

Хотя, возможно, и Варвара тут ни при чем. Это все Аглая – капризная наглая девочка, она играет на отцовских чувствах Георгия.

Ольге вдруг захотелось увидеть Аглаю. И Варвару. Как они на самом деле общаются с Георгием. Наверняка они манипулируют им, помыкают, пользуясь его добротой и преданностью.

Если, например, понаблюдать за ними со стороны, а потом рассказать Георгию, как это все выглядит на самом деле?..

Они же заездили, запугали человека – вплоть до того, что он лишний раз цветы боится купить!

Вот взять того мужичонку, Филиппа. Довольно противный тип, он не пара Наде, конечно, но только познакомился, а уже на все готов, про цветы выспрашивал у Ольги, которые любит ее приятельница…

Интересно, а Георгий знает, какие цветы любит Ольга?

А она любит пионы. Яркие, огромные, пахнущие медовой свежестью…

У Филиппа не было сердца. Нет, он существовал, этот орган, этот особый мускул, который перекачивал кровь по организму, но это только в анатомическом смысле. Сердца как средоточия добра, любви, сочувствия, ненависти и радости у Филиппа не было. Иначе он давно сошел бы с ума, выдохся, погиб, самоуничтожился.

Филипп ни на что не реагировал. Он не испытывал ни гнева, ни восторга. Он просто делал свое дело, строго соблюдая протокол и предписания. Чтобы никто и никогда не мог к нему придраться и предъявить претензии. Хотя, конечно, придирались – и начальство, и пациенты, – но Филипп и на это тоже старался не реагировать.

Вот взять, например, вызовы. Вызова́, вернее, если на профессиональном сленге. «Скорую» вызывают все кому не лень, с пустячной болячкой и с серьезной проблемой, требующей немедленного реагирования. Вызывают наркоманы, мечтающие о дозе, одинокие старики, которым не с кем поговорить… И что теперь психовать: вот вы, гражданин, могли бы сами ножками дотопать до поликлиники, а вот вы, гражданочка, почему так долго тянули с обращением ко врачу?

Усольцева, напарница Филиппа, строгая дама предпенсионного возраста, иногда пыталась отчитывать пациентов за то, что те столь небрежно относятся к своему здоровью: пьют, курят до такого состояния, когда все системы в организме уже отказывают… Даже погуглить свои симптомы не могут, хотя вот она, информация, в полной доступности. Филипп же никогда этого не делал, он просто коротко извещал больного о существующих проблемах, возможных последствиях и способах их решения.

Первый вызов за смену.

Приехали к женщине тридцати пяти лет, которая жаловалась, что не может встать с кровати. Открыл сосед, пустил работников «Скорой» в комнату болящей.

– На что жалуемся? – спросила Усольцева.

– Ой, доктор, мне так плохо, так плохо!.. – зачастила пациентка.

– А поконкретней? – вступил в разговор Филипп. С первых секунд он понял, почувствовал, что дело тут вовсе не в болезни.

– Доктор, уколите мне диазепамчику! – жалобно произнесла женщина, подтягивая одеяло к подбородку. Зачем-то закрыла глаза…

– Ага, заявочка… – хмыкнула Усольцева. – А морфинчику, случайно, не надо?

– Все ясно, – пожал плечами Филипп. – Будем оформлять ложный вызов?

Второй случай.

«Скорую» вызвали от музея: кому-то в долгой очереди на модную выставку, на солнцепеке, стало плохо. Подъехали быстро – за двенадцать минут, охранник у ворот указал направление. На скамейке, в тенечке, лежала девушка. Вернее, девочка еще, пятнадцати лет, врачей вызвала ее мать.